Позаботься об этом, но главное — не давай этим молодым дуракам понять, что «любви» недостаточно, что милосердие необходимо, а они еще далеки от него и никакое внешнее правило его не заменит. И хотел бы я, чтобы Лестегубка поработала над чувством юмора у этой молодой особы.

Твой любящий дядя Баламут.

Мой дорогой Гнусик!

Мне кажется, от тебя сейчас мало проку. Конечно, использовать его любовь, чтобы отвлечь его мысли от Врага, — правильная тактика, но, как видно, ты ее плохо осуществляешь, раз ты говоришь, что проблема рассеянности и духовной несобранности стала стержнем его молитвы. Это значит, что ты крупно проиграл. Когда рассеянность наполняет его мысли, побуди его сопротивляться ей простым усилием воли и продолжать обычную молитву, как ни в чем не бывало. Если же он осознает свою рассеянность как подлинную проблему, обратится с ней к Врагу и сделает ее главной темой своих молитв и борьбы, тогда ты не приобрел, а потерял. Все, даже грех, может приблизить человека к Врагу и отдалить от нас.

Но есть еще одна многообещающая возможность. Теперь, когда он влюблен, у него появилась мысль о земном счастье, и потому усилился пыл его просительных молитв о нынешней войне. Сейчас настало время создать в его душе проблемы по поводу таких молитв. Ложную духовность всегда следует поддерживать. Исходя из вполне благочестивого взгляда, что «истинная молитва — хвала и единение с Богом», людей можно довести и до прямого непослушания Врагу, ясно указавшему им (в Своем банальном и скучном стиле) молить о хлебе насущном и оставлении грехов. Ты, конечно, должен скрыть от него, что молитва о хлебе насущном, толкуемая «духовно», остается столь же прозаически просительной, как и при чисто материальном толковании всех слов.

Но поскольку твой подопечный приобрел противную привычку послушания, он, вероятно, продолжит свои «прозаические» и глупые молитвы, что бы ты ни делал. Однако ты можешь беспокоить его назойливым подозрением, что эта привычка абсолютно абсурдна и не может привести ни к какому объективному результату. И не забудь аргумента «голову вытащишь — хвост увязнет». Если то, о чем он молится, не исполняется, значит, просительные молитвы бесполезны: если же то, о чем он молится, исполняется, он, конечно, сможет найти какую-нибудь физическую причину и сказать себе: «Это и так бы случилось». Как видишь, исполнение и неисполнение просительной молитвы в равной степени хорошо доказывает, что молитвы неэффективны. Поскольку ты — дух, тебе нелегко понять, как он попадает в такие затруднения. Ты должен помнить, что для него время — безусловная реальность. Он считает, что наш Враг, как и он сам, воспринимает в настоящем одно, в прошлом помнит другое, а предвидит в будущем третье. Может быть, он и верит, что Враг вовсе не так воспринимает мир, но в глубине души он все равно этого не понимает. Если бы ты попытался объяснить ему, что сегодняшняя молитва человека — один из бесчисленных компонентов, используемых Врагом при создании завтрашнего бытия, подопечный ответил бы, что тогда Враг всегда знает, как люди будут молиться, другими словами, люди молятся не по собственной воле, а согласно предопределению. И добавил бы, что от сегодняшнего дня можно проследовать обратным ходом через всю цепочку дней до сотворения самой материи, так что все и в человеке и в природе порождено «Словом, бывшим в начале». Что ему следовало бы сказать, для нас совершенно очевидно: проблема соотношения определенного факта и определенной молитвы — лишь нынешнее проявление (в двух разных аспектах, согласно временному восприятию) общей проблемы соотношения духовного мира человека и мира материального. Творение во всей своей целостности действует в каждой точке пространства и времени или, вернее, человеческий тип сознания воспринимает целостный характер самосогласующего акта как ряд последовательных событий. Почему этот творческий акт оставляет место их свободной воле — проблема проблем, тайна, скрытая за всей этой Вражеской чепухой о «любви». Однако как это осуществляется, мы знаем: Враг не предвидит, как люди будут свободно содействовать будущему, а видит, как они действуют в Его безбрежном настоящем.

Казалось бы, ясно, что наблюдать за действиями человека — вовсе не то же самое, что вынуждать эти действия. Могут сказать, что некоторые писатели, сующие свой нос куда не следует, в частности Боэций, уже проболтались насчет этой тайны. Но при том интеллектуальном климате, который нам удалось создать во всей Западной Европе, это не должно тебя беспокоить. Только специалисты читают старые книги, а мы теперь так воспитали специалистов, что они меньше всех способны извлечь оттуда мудрость. Добились мы этого, привив им Историческую Точку Зрения. Историческая Точка Зрения, коротко говоря, означает следующее: когда специалист знакомится с мыслями древнего автора, он не помышляет о том, считать ли написанное истиной. Ему важно, кто повлиял на этого древнего автора, насколько его взгляды согласуются с тем, что он писал в других книгах, какая фаза в его развитии или в общей истории мысли этим иллюстрируется, как все это повлияло на более поздних писателей, как это понимали (в особенности коллеги данного специалиста), что сказали ученые в последнее десятилетие и каково «состояние вопроса в настоящее время». Видеть в авторе источник знаний, предполагать, что прочитанное изменит мысли или поведение, никто не станет, так как это «поистине наивно». Поскольку мы не можем обманывать все человечество во все времена, очень важно отделить каждое поколение от предыдущих и последующих, ибо там, где знание приводит к свободному общению поколений, всегда есть опасность, что ошибки, характерные для данного поколения, будут исправлены истинами, характерными для другого. Но благодаря отцу нашему и Исторической Точке Зрения великие ученые сейчас так мало питаются прошлым, как и самый невежественный мастеровой, считающий, что «в старину была одна ерунда».

Твой любящий дядя Баламут.

Мой дорогой Гнусик!

Когда я просил тебя не заполнять свои письма всякой чушью о войне, я подразумевал, что не жажду получать инфантильные и глупые опусы про смерть людей и разрушение городов. Но в той степени, в которой война влияет на духовное состояние твоего пациента, я, естественно, ею интересуюсь и жду подробных донесений. В этом же отношении ты, кажется, удивительно бестолков. Так, ты с ликованием пишешь, что можно ожидать тяжелых налетов на город, где живет твой тип. Это вопиющий пример того, на что я уже раньше жаловался, — твоей способности забывать главное в минутных радостях по поводу человеческой беды. Разве тебе неизвестно, что бомбы убивают? Как же тебе непонятно, что смерть твоего подопечного в настоящее время — именно то, чего мы хотим избежать? Он освободился от светских друзей, с которыми ты пытался его свести, он влюбился в глубоко верующую девушку и стал невосприимчив к твоим нападкам па его целомудрие, да и разнообразные методы, которыми мы пытались извратить его духовную жизнь, остались пока без результата. Сейчас, когда с полной силой приближается война и мирские надежды занимают все меньше места в его сознании, озабоченном оборонительными работами и мыслями о девушке, он вынужден уделять Врагу больше внимания, чем раньше, и увлечен этим больше, чем ожидал, «самозабвенно», как говорят люди. Ежедневно утверждаясь в сознательной зависимости от Врага, он почти наверняка будет потерян для нас, если его убьют сегодня ночью. Это столь очевидно, что мне даже стыдно писать тебе об этом. Иногда меня охватывает беспокойство: не слишком ли мы долго держим такой молодняк, как ты, на соблазнительской работе, не рискуете ли вы заразиться настроениями и воззрениями людей, среди которых вы действуете? Они, конечно, склонны считать смерть величайшим злом, а сохранение жизни — величайшим благом. Но этому ведь мы их научили. Будь осторожен, не попадись на удочку нашей собственной пропаганды. Я понимаю, тебе кажется странным, что твоей главной целью должно быть сейчас как раз то, о чем молятся возлюбленная и мать подопечного, — его физическая безопасность. Но это действительно так. Ты должен хранить его как зеницу ока. Если он умрет сейчас, ты его потеряешь. Если он выживет в войну, у нас всегда есть надежда. Враг защитил его от тебя во время первой большой волны искушений. Но если он останется жив, само время станет твоим союзником. Долгие, скучные, монотонные годы удач и неудач — прекрасная рабочая обстановка для тебя. Видишь ли, для этих существ трудно быть стойкими. Непрестанные провалы: постепенный спад любви и юношеских надежд; спокойная и почти безболезненная безнадежность попыток когда-нибудь преодолеть наши искушения; однообразие, которым мы наполняем их жизнь, наконец, невысказанная обида, которой мы учим их отвечать на все это, — дают замечательную возможность. Если же, напротив, на средние годы придется пора процветания, наше положение еще сильнее. Процветание привязывает человека к миру. Он чувствует, что «нашел в нем свое место», тогда как на самом деле это мир находит свое место в нем. Улучшается репутация, расширяется круг знакомых, растет сознание собственной значительности, возрастает груз приятной и поглощающей работы, и все это создает ощущение, что он дома на земле — а именно этого мы и хотим. Ты, вероятно, заметил, что молодые люди умирают охотнее, чем люди средних лет и старые.