— Я бы и печатными писать согласился, но сервер такое не принимает. У нас же положено все оцифровывать. Такие директивы сверху идут.

— Ладно. Рапорты и клавиатура — это все прелюдия, — сказал я. — Есть дело посерьезнее. Совершенно глупое нападение на меня…

— Тоже было нападение? — удивился капитан юстиции. Его глаза говорили о том, что он понимает всю нелепость такого поступка. Хотя я допускал, что этот поступок вызван отсутствием информации о месте моей службы.

Я положил на стол перед капитаном Юровских привезенные документы.

— Это подарок от тех ребят, что на меня во дворе прямо против подъезда напали. Два паспорта и водительское удостоверение. Меня интересует, где эти парни служили срочную службу. Можно это каким-то образом выяснить?

— Наверное, можно. Хотя военкоматы в это время уже не работают. Данные о воинской службе должны быть и в картотеке паспортного стола МВД. В крайнем случае можем самих парней дома найти и спросить. Это важно?

— Это очень важно. Это, возможно, даст направление для всего нашего поиска. Новое и перспективное направление.

— Они сами, надеюсь, не в больнице?

— Едва ли. В самом тяжелом случае в травмпункт обратились и разошлись по домам. Или на такси поехали, если ходить сложно. Это даже скорее. У кого-то из них может быть и сотрясение мозга, хотя в наличии мозга у этих парней я сомневаюсь. Тем не менее если врачи и констатируют сотрясение мозга, парни от госпитализации откажутся. Я в этом уверен. Они должны быть дома. Ищут, где документы потеряли. Надеются, что дома. Думаю, они не слишком хорошо соображали, когда я их обыскивал. — Я пододвинул ближе к следователю документы, а сбоку положил нож. — А это было у одного из них. Пусть эксперты проверят на наличие крови в микротрещинах металла и под рукояткой. С ножом может быть связано преступление. Для идентификации остатков частиц крови, наверное, будет мало, но для допроса с пристрастием достаточно. В любом случае их следует задержать и допросить. Причем задерживать по отдельности, допрашивать по отдельности и пресечь всякую возможность общения. Но само задержание следует проводить не раньше, чем часа через полтора или даже два-три. Раньше они могут дома не появиться. А домашние будут в состоянии позвонить им и предупредить, чтобы совсем сегодня не приходили. Нужно ехать за ними, чтобы наверняка застать. Или вас, товарищ капитан, сегодня дома сильно ждут? Жена, куча малолетних детей? Я понимаю, когда бывает невозможно на службе долго задерживаться.

— Нет. Ничего. Я не женат. Мама год назад умерла. Я с папой живу. Он у меня человек понимающий. Сам бывший следователь. Тоже часто сутками на работе задерживался. А вам самому как? Отдых не требуется?

— Я в состоянии неделю не отдыхать. Меня сейчас дело волнует. И эти парни. Сдается мне, они не случайно на моем горизонте появились…

— Понял. Я сейчас поищу, что на них есть… — Следователь пододвинул ближе к себе клавиатуру, вполне уверенно пощелкал компьютерной мышью и стал заносить фамилии, имена и отчества вместе с данными о рождении и месте проживания в специальную программу.

Со стороны посмотреть — никогда не подумаешь, что капитан пальцы себе недавно отбил об эту самую клавиатуру. Данные он вводил потрясающе медленно, одной рукой, а второй водил по строчкам в документах, одновременно придерживая страницы паспортов, чтобы не перевернулись. Паспорта были еще новые, не затасканные в грязных карманах, и даже обложек не имели. Видимо, недавно полученные. А когда у нас паспорта люди получают? Сначала в четырнадцать лет, потом меняют в двадцать лет, потом в сорок пять лет. Я уже успел проверить, эти два паспорта получены, когда их обладателям было по девятнадцать лет — нынешней весной, такое происходит чаще всего после демобилизации из армии. В восемнадцать призвали, в девятнадцать демобилизовали и — новый паспорт в руки. Привычные возрастные величины.

Третий, у которого я забрал водительское удостоверение, имел странную прическу с парашютом. Значит, служил в ВДВ. Где служили двое первых, следовало выяснить. Если бы результат меня устраивал, то есть если бы все трое служили в ВДВ, да еще в одной части, тогда появилась бы первая рабочая версия. По крайней мере, версия дала бы новое направление поиска.

Капитан Юровских долго разбирался с программой. Он явно был на «вы» с компьютером, что можно было определить хотя бы по тому, как он набирает текст. О том, чтобы делать набор вслепую, не шло и речи. Даже я осваивал слепой метод набора в течение полугода по ночам, используя «методички», что позволили мне сфотографировать в шифровальном отделении бригады. А эта манера Юровских работать одним пальцем и долгие поиски на клавиатуре знакомых букв на армейском жаргоне называется «клопа давить». Вот капитан юстиции и «давил клопов» с тщательностью и старанием.

Мне оставалось только дожидаться. Он завершил работу и откинулся на спинку кресла, приподняв свой «хобот», как победный флаг, а дальше работал уже центральный сервер областного управления МВД.

Как мне показалось, работал непростительно долго. Скорее всего, серверу элементарно не хватало мощности. Наконец капитан юстиции сел прямо и приблизил свой «хобот» к монитору.

Я по-прежнему знал, что мне необходимо выяснить и для чего мне это необходимо. Конечно, по большому счету, моя мысль представляла собой лишь слабую зацепку, «соломинку», за которую можно было ухватиться, пока нет под рукой чего-то более основательного. Это был пока еще только теоретический вариант. Тем не менее и эта «соломинка» тоже давала надежду, и оставлять ее без внимания было нельзя. А пока не то что у меня, даже у следователя, как я видел, не было никакой рабочей версии. Он метался в поисках зацепки, но зацепиться не получалось.

Я ждал, что сообщит компьютер МВД, и мысленно поругивал руководство местных, а заодно и центральных систем министерства, которые не в состоянии поставить на службу быстрый сервер. Ведь наверняка может иметь место такая ситуация, когда быстрота компьютера должна будет спасти чью-то жизнь. Конечно, это чисто умозрительное, гипотетическое заключение, тем не менее существенное…

Наконец капитан, глядя в монитор, подтвердил данные только на двух из трех парней — они действительно служили в десанте, причем в одной части и даже в одной роте, хотя один, тот, с парашютом на голове, демобилизовался на полгода раньше другого. А один из троицы не служил в ВДВ, хотя воинскую службу проходил, был планшетистом оперативного управления в одном из штабов военного округа, то есть стрелки на картах, где ему покажут офицеры оперативного отдела, рисовал. В настоящее время он был инструктором по армейскому рукопашному бою в одном из спортивных клубов города.

Мне было странно слышать такую формулировку. Человек, который в армии к рукопашному бою никакого отношения не имел, работает инструктором по армейскому рукопашному бою. Хотя здесь же, в досье, было сказано, что парень этот является мастером спорта по боевому самбо. Меня это звание не убедило. Я сумел оценить своими кулаками навыки всех троих. И потому с уверенностью могу сказать, что самый слабый в «рукопашке» боец моей разведроты, прослуживший уже полгода и имеющий определенные боевые наработки, в том числе и в «рукопашке», которую солдаты традиционно любят, как прикладную дисциплину, пригодную, как они считают, в их последующей гражданской жизни, справится в одиночку со всеми тремя, один из которых еще и мастер спорта по боевому самбо.