Легко ей говорить: делай счастье! От неё самой, между прочим, ничего не требуется: её просунули в дырочку – и всё.

А ему как быть – когда он привязан?

Привяжут, да ещё требуют: делай счастье… Он и отвязанным-то не умел!

Камушек-с-Круглой-Дырочкой носили на шее. На шее было тепло и спокойно. Можно было спрятаться под одежду – и носа наружу не показывать. Так и жить себе поживать: снаружи ведь всё равно не видно, делает он там, под одеждой, счастье – или спит да сопит в свою дырочку!

Только вот Ниточка сперва никак покою не давала – нет-нет, да и скажет:

– Ты чего это просто так висишь? Тебя на меня не за этим повесили! Тебя повесили, чтобы ты счастье делал. Делай давай!

Впрочем, после и Ниточка замолчала: тоже, небось, пригрелась на шее – и ни гу-гу. Благодать!

«Может, не каждый Камушек-с-Круглой-Дырочкой должен счастье делать? – спрашивал себя иногда Камушек-с-Круглой-Дырочкой. – Кстати, и вообще непонятно, кому и когда такое в голову пришло: что камушки с круглыми дырочками – к счастью! Кто это проверял, что они – к счастью? Да и как можно так уж совсем всерьёз полагаться на какой-то камушек… Камушек, он камушек и есть: что с него возьмёшь? И не отругаешь его, и не похвалишь: камушку всё равно! Лежит себе где-нибудь на бережку – или вот, как я, висит на ниточке… и взятки с него гладки».

Правда, иногда возникала в нём вдруг паника: что ж я всё вишу и вишу – и столько долго уже вишу, а счастья не делаю! На меня ведь надеются… Хоть и не сказали точно, когда именно счастья ждут… Тоже, между прочим, неправильно! Если вам надо, чтобы я счастье делал, – скажите: счастье должно наступить тогда-то и тогда-то. Я бы к тому моменту приготовился… напрягся бы как-нибудь, авось, и получилось бы не одно, так другое! А если всё так неопределённо… сделаешь счастье – и не заметит никто, потому что – не ждут. Доказывай потом: в такой-то вот день и в такой-то вот час я счастье сделал!.. – посмотрят на тебя с недоверием и спросят: это какое же такое было тогда счастье – что-то не припоминается! Зря, значит, старался.

Хоть Ниточка и казалась крепкой, а взяла как-то и лопнула – с лёгоньким таким взрывом: ах!..

Лопнула – и сказала Камушку-с-Круглой-Дырочкой:

– Извини… перетёрлась я!

– Об меня? – с ужасом спросил он.

– Да нет, – ответила Ниточка и, виновато улыбнувшись, сбежала вниз. – Об время.

А что уж она имела в виду – только она одна и знала.

Камушек-с-Круглой-Дырочкой почувствовал, что больше не привязан. Казалось бы, катись теперь куда хочешь: падай – и катись по дорожке… свобода!

Только как же тогда счастье – которого он, Камушек-с-Круглой-Дырочкой, так ещё и не сделал?

Новая Ниточка оказалась синтетической: такие не перетираются.

«Это навсегда», – с тоской подумал Камушек-с-Круглой-Дырочкой, а Синтетическая Ниточка спросила:

– Тебя зачем на меня повесили?

Значит, она не знает зачем! Значит, ей надо сказать: на память, – а больше ничего не говорить. И новая эта ниточка никогда не станет упрекать его в том, что он не делает счастья! Можно висеть себе на шее – и ни о чём не думать. Просто висеть, висеть, висеть на Синтетической Ниточке – вечно.

– Меня повесили… – начал было Камушек-с-Круглой-Дырочкой, а закончил совсем не так, как хотел: – …чтобы я счастье делал.

– Делаешь? – осведомилась Синтетическая Ниточка.

«Делаю! Скажи: делаю! – твердил ему внутренний голос. – Она синтетическая, что она понимает в счастье? Пусть думает, что ты не просто так висишь, а при деле… дескать, висишь – и от тебя происходит счастье! Тогда она будет уважать тебя, эта Синтетическая Ниточка, – и больше никогда даже и не произнесёт слова «счастье»!

– Не делаю, – сказал Камушек-с-Круглой-Дырочкой и, не дожидаясь следующего вопроса, признался: – Потому что не знаю, как его делать!

А Синтетическая Ниточка со вздохом ответила:

– М-да… никто не знает, как его делать, это счастье!

И вдруг улыбнулась – причём настолько кроткой улыбкой, что Камушек-с-Круглой-Дырочкой засомневался, вправду ли она синтетическая… Синтетические так, вроде, не улыбаются.

Новая Ниточка ни разу не упрекнула его в том, что он не делает счастья.

Она ни разу не напомнила ему, что он не делает счастья.

И даже самого этого слова – «счастье» – ни разу не произнесла.

Вот как странно…

Годы шли, а совесть мучила Камушек-с-Круглой-Дырочкой всё сильнее и сильнее. Синтетическая Ниточка не перетёрлась, но в один ужасный день развязалась: синтетические ниточки невозможно завязать накрепко – в этом их слабость!

Быстрой серебристой струйкой она скользнула вниз, успев шепнуть: «Я люблю тебя» – и навсегда исчезла.

А Камушек-с-Круглой-Дырочкой повесили на новую ниточку.

Потом – ещё на одну, и ещё на одну, и ещё…

Накануне какой-то следующей ниточки он сказал:

– Выбросьте меня. Я не умею делать счастье. Я просто так всю жизнь провисел на шее. Найдите себе другой камушек – настоящий! Который умеет делать счастье.

И услышал в ответ:

– Ты и есть самый настоящий. Спасибо тебе за такую счастливую жизнь.

И тогда Камушек-с-Круглой-Дырочкой удивился, как же это, оказывается, просто – делать счастье.

Один Ореол витал себе над одной великолепной головою. Он давно уже так витал – внимания случайных прохожих, вообще-то, не требуя: ореол ведь вещь такая… витает – и никому не мешает. При этом понятно, что любой мало-мальски случайный прохожий никакого ореола, скорее всего, просто не заметит… конечно, если взять действительно случайного прохожего.

Что же касается Мухи Обыкновенной, то Муха Обыкновенная к случайным прохожим никакого отношения не имела – и, стало быть, неудивительно, что она не только заметила Ореол, но и полетела строго по направлению к нему, и даже более того – уселась на ореол сверху и деловито спросила:

– Вы чего это тут витаете, уважаемый?

Ореолу бы взять да ответить что-нибудь вроде: «Вас это не касается, Муха Обыкновенная!» или «Следуйте, пожалуйста, своею дорогой и не отвлекайте меня от витания, Муха Обыкновенная!» – ан, нет! Вместо всего этого Ореол начал объяснять Мухе Обыкновенной, «чего он тут витает»… а на такой непонятный вопрос, разумеется, быстро не ответишь. Вот почему ответ у Ореола получился длинный и сбивчивый – вроде следующего:

– Я тут чего это витаю… я тут того это витаю, что такое у меня предназначение – витать. Если бы вы, Муха Обыкновенная, спросили, например, у Облака, чего это оно тут плывёт, или у Ветра, чего это он тут дует, они бы вам, Муха Обыкновенная, ответили приблизительно то же: такое у нас предназначение – плыть или дуть… У вас, Муха Обыкновенная, есть ещё какие-нибудь вопросы – или я могу начать продолжать витать?