Мы прожили год, но мои чувства не угасли, напротив, разгорелись с большей силой. Изольда была из тех женщин, которые опутывают мужчину собой незаметно, но вырваться из их сетей не получается.

К концу года у Изольды начались подвижки и в театральной карьере. Изольда исполняла уже одну из ведущих партий в спектакле, но ей было мало – мечта стать примой не покидала её. Я радовался и гордился успехам Изольды так, словно она была моим ребёнком, которого я сам родил и воспитал. Изольда же стала немного нервной и дёрганой – подковёрные театральные интриги отнимали у неё много душевных сил. Но я воспринимал это как небольшие тучки на небосклоне, где ярко сияло солнце.

Всё оборвалось внезапно и трагически… но тогда я не умер, хотя мне и сейчас больно об этом вспоминать.

Однажды вечером я пришёл с работы и застал страшную в своей безысходности картину – Изольда лежала на полу в комнате, лицом вниз, подогнув под себя ногу так, будто она споткнулась и упала, а потом уснула прямо на ковре… Я сразу понял, что она мертва… вернее, мой разум знал это, но я отказывался верить… Кажется, я потерял сознание, а когда очнулся, ничего не изменилось. Изольда лежала на том же месте, а я сидел в коридоре и смотрел на неё. Я не хотел подходить к тому, что осталось от неё… там, в этом теле, не было моей Изольды… она покинула его навсегда, и я бессилен был что-то изменить…

Изольду убили, зарезали, попав ножом в самое сердце… Кто это сделал и за что, я не знаю до сих пор. Расследование не дало никаких результатов, но пришло к выводу, что дверь убийце она открыла сама, а значит, была с ним знакома.

После этого я оцепенел. Замёрз. Мне казалось, что я нахожусь внутри ледяного панциря, недвижим, как мумия, и смотрю на протекавшую мимо жизнь сквозь полупрозрачный лёд. Смысл существования ускользает от меня, очертания предметов неясны и расплывчаты, а люди похожи на призраков. Со временем боль немного утихла, но невосполнимость утраты продолжала терзать мою душу. Родные пытались расшевелить меня… чтобы не расстраивать их, я всячески показывал, что боль начала меня отпускать, хотя на самом деле я оставался безутешен.

Меня спасала только работа. Там я забывался и отвлекался, потому что привык делать своё дело хорошо и тщательно. И вот, где-то через полгода после смерти Изольды, судьба преподнесла мне сюрприз.

Ко мне в поликлинику обратилась девушка. Я заметил её ещё в коридоре, они читала книгу, опустив голову, и я не мог разглядеть её лица. Но что-то в ней показалось знакомым, до боли знакомым… поэтому, когда подошла её очередь, я так разволновался, что у меня вспотели ладони.

Я мыл руки, когда она вошла. Медсестра спросила её имя и фамилию, и я услышал, как сквозь вату, что её зовут Надежда. Многообещающее имя в данной ситуации. Я обернулся и встретился с ней глазами. Наверное, у меня был донельзя глупый вид, потому что пациентка весьма удивлённо посмотрела на меня. Не в силах вымолвить ни слова, я указал рукой на кресло, предлагая сесть, а сам отвернулся, чтобы прийти в себя и унять дрожь. Ко мне пришла Изольда… нет, разумеется, это была не Изольда, я понимал, что этого не может быть, но сходство было феноменальным. Те же глаза, те же волосы, даже улыбка та же… Как Господь добивается такого? Для меня это загадка.

Совладав с собой, я подошёл к ней и спросил, на что она жалуется? Голосом Изольды она ответила мне. Я заглянул в её рот, и обнаружил, что проблема пустячная. Привычные действия успокоили меня, и я молча сделал своё дело. Я копался нарочито медленно, чтобы придумать повод удержать её, но неожиданно она сама помогла мне, спросив про какую-то профилактическую процедуру. Я тут же назвал ей минимальную цену, чтобы она только согласилась, и расписал все преимущества этой замечательной процедуры. Медсестра укоризненно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Я велел ей записать Надежду на последние часы вечернего приёма, хотя было много и другого свободного времени. Когда она вышла, я совершенно без сил рухнул на стул и велел сестре сделать получасовой перерыв. Моё сердце билось так отчаянно, и я боялся, что его стук услышат пациенты.

В день, когда Надежда должна была прийти на приём, я страшно волновался. Заранее купил букет цветов и положил на заднее сиденье своей машины. Мне было страшно, что она не придёт, и я больше никогда не увижу столь милое мне лицо Изольды. Но она пришла. Я, как мог, скрыл радость, поручив медсестре сделать Надежде то, зачем она к нам пришла. Проверив качество оказанной услуги, я велел сестре заканчивать, сказав, что буду собираться. Мне непременно нужно было оказаться на улице раньше Надежды, чтобы она не успела ускользнуть. Пока сестра заполняла анкету и договор, я вышел из клиники и встал возле выхода, ожидая Надежду.

Она вышла, прижимая платок ко рту. Я окликнул её и предложил подвезти, пошутив насчёт того, что простуды ей сейчас просто противопоказаны, а автобусы ходят плохо. Она пожала плечами, но в машину села и назвала адрес.

Возле её дома я немного осмелел, вручил ей купленный накануне букет и пригласил на свидание. Она согласилась. Так мы начали встречаться, а когда истёк срок официального траура, мы поженились, и Надя переехала ко мне.

Чтобы не смущать её, я убрал все фотографии, где была изображена Изольда, решив, что расскажу всё немного позже, когда мы привыкнем друг к другу. Поначалу я просто упивался созерцанием облика умершей жены, и мне этого было вполне достаточно. Но довольно быстро я понял, что Надя – не Изольда. Надя работала бухгалтером в небольшой фирме, звёзд с неба не хватала, амбициями тоже не была перегружена. Хотя её голос – нежное сопрано – и был очень похож на голос Изольды, пением никогда не увлекалась. Пару раз я попросил её спеть, но она только засмеялась, сказав, что ей медведь наступил на ухо. Одевалась она, в отличие от Изольды, достаточно скромно, и, я бы сказал даже, серо. Красилась мало, волосы собирала преимущественно в хвост. Постепенно такая разница начала бросаться в глаза и раздражать меня. Я стал намекать Наде, чтобы она сменила стиль одежды, купила косметику, но она оставалась глуха к моим просьбам. В конце концов я сделал ей замечание по поводу гардероба в весьма категоричной форме. Тогда она пошла в магазин и накупила там дурацких тряпок, нисколько не приближающих её к образу Изольды. Конечно, это было совсем не то, что я хотел…

Я накричал на Надю, что она совершенно не умеет одеваться. Я принёс ей одежду Изольды, представив всё так, что купил это для неё. Я заставил Надю надеть на себя эти тряпки, прекрасно видя, что они ей не нравятся… но я настаивал, говорил, что ей это очень идёт. И Надя уступила… видимо, не хотела меня злить. Потом мы прошли с ней по магазинам, и я накупил ей одежды в своём вкусе. Что и говорить, Надя преобразилась. Теперь она напоминала Изольду гораздо больше, и сердце моё вновь затрепетало. Я купил ей косметику, которой пользовалась Изольда, и вынудил Надю делать себе ежедневный макияж в духе умершей жены. Я хотел добиться как можно более полного сходства. И, надо признаться, мне это удалось. Я буквально диктовал Наде, как надо одеваться, краситься, какую причёску делать. Если она не делала так, как я хотел, я начинал злиться и орать на неё, подолгу не разговаривал, если что-то в её внешности меня не устраивало. Я чувствовал, что превращаю её жизнь в ад, но ничего не мог с собой поделать. Мне так хотелось вернуть Изольду, что я превратился в монстра. Надя всё терпела молча. Очевидно, она любила меня, и хотела избежать глупых ссор.