Если их телефон неисправен, всегда можно позвонить с ее.

— Привет! — говорит Морис. — Мы могли бы друг друга подбросить.

— У вас телефон сломался?

— Нет, нет. Я поехал за марками и внезапно вспомнил, что не сделал деловой звонок. Давайте выпьем кофе. — И он указывает на паб.

Они садятся на открытой веранде. Утро чудесное — значит, днем будет по-настоящему жарко.

— А знаете что? — говорит Морис. — Лето угрожает быть хорошим в смысле погоды.

— Похоже на то.

— Британскому туристическому бизнесу это принесет несколько миллиардов. А из-за обычного эффекта запаздывания ложные представления об английском климате приведут к тому, что на следующий год приток туристов еще увеличится.

— Возможно.

Морис заметил, что Полина отвечает рассеянно. Он вообще чуток к чужим настроениям, хотя смена темы не обязательно вызвана реакцией собеседницы. Сейчас он предпринимает маневр, который сразу заставляет Полину насторожиться.

— Где вы жили, когда Терезе было столько, сколько сейчас Люку?

По странному совпадению это ровно то, о чем она думала минуту назад, — отсюда и настороженность. Полина называет город, где жила с Гарри, когда тот стремительно делал карьеру. Город, где она пыталась сжечь книгу… хотя об этом Морису знать незачем.

— А что?

— Мне интересно, в городе или в деревне. Тереза сегодня утром уверяла, что никогда не жила в деревне.

— Она и не жила, если не считать летних каникул. Я тоже. Да и тут мы не живем — только гостим.

— Согласен. — Однако Морис явно подбирается к чему-то другому. — Как вы думаете, материнство вас изменило?

Полина пристально смотрит ему в лицо. Чувствуется, что для Мориса это вопрос не праздный.

— Мне ли судить?

— Тереза изменилась.

— В каком смысле?

— Она более… сосредоточенна, — говорит Морис. — Меньше… распыляется.

— Вы говорите о ней так, будто она — химический опыт.

Морис улыбается:

— Вы поняли, о чем я. Занятный процесс — наблюдать, как человек, которого очень хорошо знаешь, претерпевает изменения. Вы помните, как это происходило с вами? В пяти минутах ходьбы от соборной площади… Вы когда-нибудь жили в пяти минутах ходьбы от соборной площади?

— Нет, — говорит Полина. Не совсем понятно, на какой вопрос она отвечает. И вообще, отвечает или дает понять, что тема закрыта.

Морис видит, что ничего не добьется. Он смотрит на Полину — добродушно, хитровато, словно говоря: «Разумеется, вы вправе отмалчиваться, но я отметил вашу скрытность и нашел ее любопытной». Полина испытывает досаду и одновременно смутное чувство, что Морис ее переиграл. Он начинает описывать новый туристический объект, который посетил на прошлой неделе — воссозданный городок времен промышленной революции под Бирмингемом. Он блестящий рассказчик, и Полина, несмотря на внутреннее сопротивление, слушает с интересом. Морис изо всех сил старается доставить ей удовольствие, и ему, опять-таки вопреки ее воле, это удается. Солнце приятно припекает, они сидят перед пабом, допивают кофе рядом со старой деревянной тачкой, уставленной цветами в горшках, и телегой, в которой буйно цветут бархатцы и лобелии.

— Ладно, — говорит Морис. — Надо сходить за марками, пока я не забыл, зачем приехал.

Он уходит в магазин, Полина садится в машину и еще раз смотрит на телефонную будку. Потом едет назад в «Дали».

Она редко вспоминает тот город, а когда вспоминает, он распадается в ее памяти на два почти не связанных между собой места. Одно — тихие улочки, где молодые мамы вроде нее гуляют с колясками. Великолепный собор, связывающий прошлое и настоящее. Университет, где преподает Гарри, кампус на окраине города, выстроенный по проекту модного архитектора: снаружи кирпич и бетон, внутри — светлая шведская мебель, льняные шторы редкого плетения, жизнерадостные студенты, рядом с которыми Полина в свои двадцать семь чувствует себя старой. Викторианский дом с садиком, тихие комнаты, где она занимается Терезой и ждет Мориса с работы. Ничем не примечательное место. По-своему трогательное. Несколько лет назад Полина оказалась неподалеку и нарочно сделала крюк, чтобы проехать через город. Там все по-прежнему — улочки с магазинами, внушительная громада собора. И есть другое место, которое всегда с нею, хотя давно в прошлом. Место, где она подносит спичку к смятому машинописному листу и где Гарри стоит у окна, прижимая к уху телефонную трубку. Когда Полина входит, Гарри поворачивается к ней.

И сразу кладет трубку на аппарат.

— Кто звонил? — спрашивает она.

— Ошиблись номером.

— Но ты разговаривал.

— Разумеется. Объяснял этому человеку, что он ошибся номером.

Мгновение они смотрят друг на друга: Полина пристально, Гарри — чуть озадаченно.

— Что случилось, милая? — спрашивает он.

— Ничего, — отвечает наконец Полина, берет Терезу на руки и уносит ее на кухню — кормить обедом. Ее подташнивает, хотя она вроде бы не беременна.

Гарри нечасто с ними в коттедже. Он там, тут, повсюду, но очень редко дома. Он в университете, захваченный водоворотом семинаров, лекций и коллоквиумов. В Лондоне, где надо выступить на Би-би-си, поработать в Британском музее или в Национальном архиве (необходимо все время писать статьи и книги, все время публиковаться, чтобы сохранить место в авангарде). Он вечно на конференциях, а когда приходит домой, часто притаскивает гостей — коллег, которые блещут остроумием и интеллектом, студентов, которые сидят на полу по-турецки, — и Полина должна варить им огромные кастрюли спагетти. Иногда они курят травку; Гарри не против, иногда он и сам может выкурить с ними косячок. Студенты его обожают. Считают неординарным, интересным, ярким. Многие из них мечтают стать таким, как Гарри. Это знак времени: десять лет назад студенты не рвались в преподаватели. Они хотели работать в журналистике, в кино или в рекламе (именно в нее и уйдет большая часть выпускников).

Полина существует на периферии университетской жизни. Иногда, если удается найти бебиситтера, она ходит с Гарри на вечеринки, где очень по-демократически смешаны студенты и профессура и где она сама чувствует себя лишней, поскольку слишком стара для одних и слишком молода для других. Многие преподавательские жены в том же положении; они частенько сбиваются в кучку и говорят о детях. Разумеется, все они читали книгу Боулби о привязанности и убеждены, что нанесут детям непоправимую психологическую травму, если отойдут от них больше чем на пять минут. Еще они читали Спока, который учит, что ребенок всегда прав, поэтому живут в постоянной тревоге и неуверенности. Их молодость сейчас в самом разгаре, но они не чувствуют себя юными. В отличие от своих мужей и студентов, которые как будто захвачены одним нескончаемым праздником и убеждены, что мир принадлежит им. Когда Полина идет по улице, везя в коляске Терезу, она видит, что женщины вроде нее вытолкнуты на обочину жизни, в точности как пенсионеры, ковыляющие от булочной до бакалеи.