Фессал задумчиво рассказывал об Афинах. Несмотря на свои малые года, я понимал, что говорит он не просто так. Моя мать водила дружбу с царицей Атоссой. Сказанное мне будет пересказано царице.

— Гиппий — надежный друг Персии. Его враги в Афинах — это враги Персии и друзья Спарты. — Нахмуренное лицо Фессала казалось розовым в свете жаровни. — Гиппий нуждается в помощи Великого Царя.

Снаружи донесся крик:

— Дорогу посланцу Великого Царя!

Послышался шум, гонцу меняли лошадей. Даже в те дни царские посланцы покрывали полторы тысячи миль от Суз до Сард менее чем за неделю. Дарий всегда говорил, что империя держится не войском, а дорогами.

— В один прекрасный день Спарта заключит союз с врагами моего брата в Афинах. И тогда они нападут на Персию.

Даже для ребенка это звучало несуразно. Персия — это же целый мир! Хотя я плохо представлял, что такое Спарта, я знал, что это греческий город, маленький и слабый, где-то далеко. И я знал, что персы неизменно побеждают греков. Таков закон природы.

— Только мой брат Гиппий, один он и отделяет Персию от Спарты.

Не думаю, что Фессал отличался большим умом. Поскольку он умер, когда я был еще мал, мне не довелось его знать как мужчине мужчину. С другой стороны, я часто встречался при персидском дворе с его братом Гиппием, когда тот был в длительном изгнании. Гиппий не производил впечатления сильной личности, но был хорошо образован.

— Почему Спарта так опасна? — спросил я.

— Спартанцы живут ради войны. Они не любят других людей. Спарта — не город, а казарма. Они хотят завоевать всю Грецию. Завидуют Афинам. Они ненавидят нашего отца Писистрата, потому что его любит народ и любят боги. Сама богиня Афина провела моего отца в Акрополь и перед всеми гражданами наделила его и его потомков властью над городом.

Не знаю, верил ли сам Фессал в эту историю. Нынешние афиняне определенно не верят. Верили ли они раньше? Сомневаюсь.

Истина здесь то, что Писистрат с друзьями уговорили одну высокого роста девушку по имени Фия нарядиться Афиной. Я встретил ее внука, который взахлеб рассказывал, как его бабка тогда сопровождала Писистрата в священный храм Афины в Акрополе. Поскольку большинство афинян все равно поддерживали Писистрата, они прикинулись, будто принимают Фию за Афину. Остальные промолчали — из страха.

Пришло время, и Писистрата из Афин изгнали. Он отправился во Фракию, где владел серебряными рудниками. Какое-то время он имел дела с моим дедом Мегакреоном. Но как только Писистрату удалось снова нажить состояние, он расплатился с аристократической партией Ликурга. Потом подкупил партию торговцев во главе с Мегаклом. Поскольку сам он возглавлял партию афинских простолюдинов, то не мог снова стать в Афинах тираном. Он дожил до старости и умер в довольстве. Ему наследовали его сыновья Гиппий и Гиппарх.

Существует две версии, — две? да их тысячи! — что именно двигало убийцами Гиппарха. Одни считают — политические мотивы. Другие — что просто любовники потеряли голову. Я подозреваю последнее. Как и Эльпиниса. Она недавно выяснила, что ни один из убийц не был связан с известными фамилиями, вокруг которых сплачивались аристократы — противники тирании. Я имею в виду, конечно же, потомков проклятого… в буквальном смысле проклятого Алкмеона. Он предал смерти множество людей, укрывшихся в храме, и за это был проклят особым проклятием, переходящим от отца к сыну из поколения в поколение. Между прочим, Перикл тоже Алкмеонид по материнской линии. Бедняга! Хоть я и не верю в многочисленных греческих богов, в силу проклятий я склонен верить. Во всяком случае, по предсказанию Дельфийского оракула, внук Алкмеона Клисфен возглавил оппозицию популярному Гиппию.

— Клисфен — опасный человек. — Фессал был мрачен. — И он неблагодарен, как все Алкмеониды. Унаследовав власть после нашего отца, Гиппий дал Клисфену государственную должность. Теперь Клисфен бежал в Спарту и хочет вторгнуться в Афины. Он знает, что только иностранным войском можно справиться с нами. Афиняне против нас не пойдут. Мы популярны. А Алкмеониды — нет.

Несмотря на явную пристрастность, расчеты Фессала оказались верны. Примерно через год Клисфен пришел в Афины со спартанским войском, и Гиппия свергли. Потом тиран поклялся в верности Великому Царю и поселился с семьей в Сигее, городе, что выстроили неподалеку от развалин Трои.

Гиппий водил дружбу со жрецами Аполлона в Дельфах. Он также участвовал в Элевсинских мистериях, где Каллий носил свой факел. О Гиппии говорили, что он понимает в оракулах лучше всех греков. И он умел предсказывать будущее. Однажды в дни моей не знающей сострадания и самоуверенной юности я спросил тирана, предвидел ли он свое падение.

— Да, — ответил он.

Я ждал подробностей, но не дождался. Во всех политических и моральных затруднениях афиняне любят цитировать Солона. И я поступлю так же. Солон был прав, обвиняя не Писистрата, а самих афинян в том, что они оказались под игом тирана. Он сказал… Что?

Демокрит приводит мне истинные слова Солона:

Вы ведь свой взор обратили на речи коварного мужа.

Каждый из вас столь хитер, что сравниться с лисицею может,

Вместе, однако, вы все слабый имеете ум[2].

По-моему, точнее про афинский характер не скажешь — и сказал это афинянин! Лишь одно замечание ложно: никто не попадал под иго. Тиранов любили, и без помощи спартанского войска Клисфен никогда бы не сверг Гиппия. Позднее, чтобы укрепить свою власть, Клисфену пришлось пойти на всевозможные политические уступки черни, поддерживавшей тирана. И результат — знаменитая афинская демократия. В то время единственным политическим противником Клисфена был Исагор, лидер аристократической партии.

Теперь, спустя полвека, ничего не изменилось, разве что вместо Клисфена Перикл, а вместо Исагора Фукидид. Что касается потомков Писистрата, они довольствуются владениями у Геллеспонта. Все, кроме моего друга Милона. Он погиб при Марафоне, сражаясь за свою семью — и за Великого Царя.

Тем вечером по дороге из Суз в Экбатану я стал ревностным сторонником Писистратидов. Естественно, я не упоминаю о своей приверженности перед нынешними афинянами, которых уже полвека учат ненавидеть фамилию, столь любимую их дедами.

Однажды, очень деликатно, я коснулся этого предмета при Эльпинисе. И неожиданно нашел сочувствие.

— Они правили лучше всех. Но афиняне предпочитают хаос порядку. И мы ненавидим великих людей. Смотрите, что они сделали с моим братом Кимоном!

Перикла жаль. Раз все признают его великим человеком, он плохо кончит. Эльпиниса полагает, что через год-два его подвергнут остракизму.

Так на чем я остановился? Экбатана. Даже теперь, когда мои воспоминания не сопровождаются зрительными образами — слепота, похоже, таинственным образом распространилась и на мою память, — я по-прежнему вижу неправдоподобно прекрасный подъезд к Экбатане.