— Какой красивый почерк! — улыбнулся представитель «Петрофона». — Сейчас редко такой встретишь: благодаря компьютеризации всей страны у всех сплошная дисграфия.

— Но, мне кажется, человеку, способному с такой старомодной учтивостью выражать свои мысли, не следует завидовать почерку других… — осторожно пустила она пробный шар.

Мачо засиял уже всем, чем только можно. Но Самсут так и не поняла, попал ее шар в цель или нет.

— Но вы еще не представились, — еще более робко напомнила она. Сердце ее заколотилось в предчувствии ответа, как пойманная мышь. Вдруг сейчас она услышит «Василий» или «Святослав» — и все рухнет.

— О, простите, простите великодушно, рад познакомиться — Лев.

«Армянское или неармянское? — закрутилось в мозгу Самсут. — Лев… Лев… Это же Эллеон…»

«А я — Самсут», — едва удержала она на губах готовый сорваться ответ.

— Я очень, очень рад с вами познакомиться и готов сидеть за этим столиком хоть вечность, но, увы! меня ждут мои обязанности. Правда, они, конечно, не помешают мне увидеться с вами снова. — Последнее было сказано так ловко, что Самсут так и не поняла, вопрос это или утверждение.

Она снова осталась одна. Теперь, когда Лев отошел, и сила его обаяния слегка уменьшилась, Самсут решила не смотреть на сцену, а сосредоточиться и подумать как следует обо всем, что происходит. Будучи человеком честным и, в первую очередь, всегда стараясь быть честной перед самой собой, Самсут ясно понимала, что, окажись на месте ее нового знакомого какой-нибудь невзрачный мужичонка или старик, она вряд ли бы так старалась соединить два эти события — телефонные звонки Хороваца и неожиданный выигрыш. Ну хорошо, пусть они все-таки не имеют друг к другу никакого отношения, но куда же тогда делся Хоровац? Ради чего тогда и звонил, и свидание назначал? «Ах, как права все-таки мать — как мало у меня жизненного опыта! — сокрушенно подумала она. — Да и где его наберешься, две трети дня общаясь с детьми?» И Самсут снова подняла глаза к столику в отдалении, за которым сидели двое мужчин в смокингах.

Лев уже разматывал длинный шнур, а на столе перед «этническим бандитом» откуда ни возьмись возникла горка каких-то пакетов. А если все-таки главный — бандит, а Льва подсылает только так, для успокоения жертвы? Но почему жертвы? Да почему, в конце концов, не подойти прямо и не сказать «пароль» — Хоровац?! Что за идиотские шутки!

* * *

Обреченно откинувшись на подголовник водительского сиденья, Сергей Эдуардович устало оглянулся: в бликах солнца где-то справа прямо ему в глаза блеснул одинокий крест армянской церкви на почти сливавшимся с небом куполе. Габузов невольно улыбнулся, вспомнив, как в свое время неугомонная Карина уговорила его пойти туда на открытие. Он долго упирался, но пошел отец, и отказаться было невежливо. Зато потом он ничуть не сожалел о содеянном: происходившее ему понравилось, а главное, он сразу почувствовал себя как-то значительнее. Все эти Аргутинские, Абамелеки, Лорис-Меликовы, Сумбатовы и Лазаревы, все армяне, оставившие след в городе, из абстрактных имен превратились теперь для него почти в родню и словно окружили Сергея Эдуардовича надежным кольцом. Разумеется, ощущение это скоро прошло, но сейчас, взглянув на купол, он невольно расправил узкие плечи.

И, будто в мире что-то действительно изменилось, ибо в следующую пару минут Габузов уже без всяких проблем вывернул, наконец, на Невский и почти свободно покатил к Михайловской.

Мысли его тоже приняли другой оборот. «И чего я вдруг так раскипятился? Быть может, все еще вполне удастся. Женщины, как правило, всегда опаздывают, да и мы не в Европе… А вот и Михайловская, теперь только припарковаться… — „Жигуленок“ неуверенно крутил носом вдоль главного фасада гостиницы. — А вот и местечко свободное, будто прямо для меня оставлено…»

Габузов, как заправский гонщик, ловко вогнал машину в пространство между двух «мерсов», не забыв внутренне похвалить себя. Дед всегда говорил, что человек без похвалы и букашку не поднимет, а похвали — и горы свернет. Затем он степенно вышел, проверил окна, будто в салоне можно было что-то украсть, и начал запирать дверцу. Он уже снова вошел в роль владельца шикарного кабинета Шверберга и даже поймал себя на том, что повторяет его жесты. Жизнь опять заиграла всеми цветами радуги.

Но тут на безоблачном небе появилась темная туча в виде высокого плотного мужика в черной куртке и с каким-то непонятным знаком на груди. Все старания Сергея Эдуардовича делать вид, что ничего не происходит, не увенчались успехом, и туча наползла совсем близко, громом прогремев сакральное:

— Парковка запрещена!

* * *

Было мгновение, когда Самсут хотелось уже даже подняться и уйти. Да, вот так вот просто взять и уйти, красиво пройдя между столиков, чуть покачивая бедрами, как кинозвезда, уйти и всем им утереть нос, но…

Внезапно по залу поплыл проверочный счет микрофона «цок-цок… раз-два… раз… раз…» и от бархатного голоса Льва Самсут снова стало казаться, что все происходит правильно и как нельзя лучше.

— Милые дамы, леди и сударыни! Все мы собрались сегодня здесь благодаря чуду. Да, чуду современной цивилизации — мобильной связи. Именно она помогла нам сегодня собрать в этом историческом зале такой богатый цветник, включающий в себя всю палитру цветов, от осенних махровых хризантем до первых весенних фиалок…

— Кончай трепаться, — тихо буркнул «бандит». — Тоже мне, садовник!

Но остановить Льва оказалось не так-то просто.

— Нашим цветам пришлось нелегко, они выдержали и жуткую жару преодоления своей неуверенности, когда решались отправлять на конкурс свои фотографии, и лютый холод отбора. Но вот все позади, и они, словно в драгоценной вазе, сидят теперь перед нами в этом баре. И теперь осталось последнее испытание, но оно доставит нашим цветам уже лишь одно удовольствие, поскольку заключается в том, чтобы выйти на мой зов и получить вожделенную награду. Прошу! — Лев сделал широкий жест фокусника и пропел — Творогушкина Клеопатра!

Самсут поперхнулась, а к столику подошла малоуклюжая девица, в низком вырезе джинсов которой колыхалась неаппетитная попа. Второй господин в смокинге поднялся и поспешно, словно стараясь побыстрее закончить процедуру, сунул ей в руки красивый пакетик.

— Здесь ваучер и билет, — неохотно проворчал он тоном, каким говорят «следующий» где-нибудь в районном КВД. Зато Лев нажал на столе кнопочку, и грянул туш.

— Тройчанская Татьяна! — На этот раз победительница оказалась постройнее, но зато слишком напоминала библиотечную крысу. Впрочем, реакция «бандита» на новую лауреатку оказалась точно такой же.

На третьей Самсут стало неинтересно, и она уже равнодушно смотрела на цепочку нескладных отроковиц, упитанных матрон и морщинистых бабулек, получавших одинаковые пакеты и зримо обмирающих от счастья. Да, конечно, она ошиблась, поначалу посчитав их ночными бабочками. Но что же не вызывают ее? И Самсут вдруг испытала давно забытое ощущение, когда в школьные годы зачитывали списки тех, кто, например, закончил четверть на «отлично» или кто поедет в лагерь «Орленок», и ты ждешь с замиранием сердца, но уже прошла твоя буква, а тебя все нет, и слезы уже готовы брызнуть из глаз, и мир кажется одной вопиющей несправедливостью, как вдруг чеканный учительский голос все-таки произносит: «Головина Самсут…»