Она села так, чтобы первой увидеть Эдуарда, – и увидела: высокий брюнет в черном костюме шел по вестибюлю быстрым шагом.

Он приблизился, посмотрел на нее с высоты своего роста, и у нее на миг перехватило дыхание. Изобел знала, что он изменился, что ему уже тридцать два года, что он преуспевает, приобрел огромную власть и, вероятно, окажется непохожим на молодого человека, которого она помнила. Она читала о нем в газетах, раза два видела по телевизору, встречала снимки в журналах. И все же действительность застала ее врасплох.

Лицо его утратило мягкость, на нем не осталось и следа былой ранимости. Перед ней стоял мужчина поразительной красоты, но внушающий легкий страх. Когда его высокая гибкая фигура появилась в дверях, она разом приковала взоры всех женщин. От крыльев носа к уголкам губ залегли складки, рот сурово сжат; она заметила, как, войдя в помещение, он одним холодным цепким взглядом вобрал все – кто, как и с кем.

Она подумала: «Господи, я, кажется, дуру сваляла». Но тут он медленно улыбнулся, улыбка зажгла его темно-голубые глаза, озарила лицо, и она поняла, что все в порядке, что в конечном счете она не сваляла дуру.

– Эдуард, милый, – произнесла она. Он поднес к губам ее руку, продолжая смотреть ей в глаза. На миг ее охватили сомнения и робость – она знала, что тоже изменилась, что вокруг ее изумрудных глаз появились морщинки, которых не было в их последнюю встречу.

– Восемь лет. Почти восемь лет. – Она нерешительно замолкла, и Эдуард подумал: «Она изменилась, раньше нерешительность была ей чужда; она стала прекрасней, чем когда бы то ни было».

– Они сгинули, – сказал он и сел рядом, не выпуская ее руки из своей.

– Два бокала мартини.

Официант бросился исполнять заказ. Эдуард даже не повернул головы. Он смотрел только на Изобел; она догадалась – он вспоминает, как они в прошлый раз пили мартини и что она тогда ему говорила. Она уловила в его глазах радость и вопрос, который он из деликатности и осторожности не решался задать.

– Да, – сказала она. – А ведь сейчас мартини еще и не принесли.

Они разговаривали, сперва легко, потом с меньшей раскованностью. Изобел глядела на него, изучала его выразительные живые черты, очарование которых теперь все превозносили, и думала: «Он изменился; в его сердце настороженность, он не способен от нее отрешиться». Сможет ли вообще? – задалась она вопросом. Она ощущала, что, как бы плавно ни лилась его речь, как бы внимательно он ни слушал – а слушал он крайне внимательно, – его разум одновременно занят другими делами. Наконец, отклонив предложение выпить еще по бокалу, она тронула его за руку.

– Эдуард, милый, какая же я эгоистка. Из-за меня ты наверняка пропускаешь миллион деловых встреч. Он искренне удивился.

– Нет. Разумеется, нет. Я веду тебя ужинать. – Он помолчал. – Если, понятно, не отрываю тебя от миллиона других свиданий. – Нет, никоим образом.

Они обменялись улыбками, он поднялся и помог ей встать.

– Прекрасно. Так идем? Куда бы тебе хотелось? Можно к Максиму. Можно в «Гран Вефур». Выбирай.

– Что-нибудь поскромнее. – Изобел отбросила назад волну золотых с рыжинкой волос и взяла шляпу. – Что-нибудь другое. Попроще. Где мы не встретим знакомых. Отвези меня туда, где я еще не бывала. Удиви меня.

– Отлично.

Она заметила, как кончики его губ дрогнули в улыбке. Они вышли в огромный вестибюль с мраморным полом. У самых дверей он остановился, словно внезапно принял решение.

– После ужина я приглашаю тебя в Сен-Клу. Мне бы хотелось показать тебе дом.

– Эдуард, милый, с превеликим удовольствием…

– В таком случае… – он замялся, – возможно, ты предупредишь горничную?

Изобел на него уставилась, потом рассмеялась, подхватила под руку и увлекла к дверям.

– Эдуард, милый, ты очаровательный идиот. Я уже и забыла, когда в последний раз путешествовала с горничной. Перед тобой женщина, которая умудрилась выжить в Европе, Южной Америке и Восточной Африке – без горничной. Ты поражен?

– Глубоко. – Он помог ей сесть в свой «Бентли Континентал», тронул машину с места и, улыбнувшись, заметил: – В Восточной Африке? Что ты там делала?

Изобел сладко потянулась, закинула свою умопомрачительную черную шляпу на заднее откидное сиденье и небрежно бросила:

– Скупала львов.

Он отвез ее в маленькое кафе в одном из рабочих пригородов – в этой части Парижа Изобел никогда не бывала. Она предположила, что он выбрал кафе «Уникум» чисто случайно, но, к ее удивлению, хозяин и его полная круглолицая жена встретили Эдуарда как сына, вернувшегося после долгой разлуки: расцеловали в обе щеки, сердечно обняли, наградили Изобел долгим придирчивым взглядом и, видимо, остались ею довольны.

Посетителей не было. Их усадили за маленький столик, набросили поверх красной клетчатой скатерти свежую, накрахмаленную, белого полотна, разложили два прибора, поставили два стакана для вина и корзиночку с восхитительным, только что из печи хлебом. В стеклянном графине подали отменное крепкое vin ordinaire[19]. Еда была выше всяких похвал – все блюда приготовил и не без законной гордости подал на стол сам хозяин: крохотные moules marinieres[20], такие вкусные, будто их только этим утром собрали на скалах; бифштекс под хрустящей коричневой корочкой, но с кровью внутри; большое блюдо хрустящего, обжигающего язык картофеля, зажаренного «соломкой»; чудесный салат в простой белой миске. А такого камамбера[21]Изобел в жизни не пробовала – хозяин с гордостью сообщил, что сыр ему поставляет брат со своей фермы в Нормандии, где, заверил он, производят единственные сорта камамбера, которые стоит покупать.

Оба поели с большим аппетитом и, покончив с едой, перешли к черному кофе и чудесной терпкой виноградной водке. Изобел откинулась на спинку стула и улыбнулась.

– Так вкусно я еще никогда не ела. Много лучше, чем у Максима. Спасибо, Эдуард.

– Я надеялся, что тебе здесь понравится. А теперь расскажи про львов.

Изобел подумала и начала, тщательно выбирая слова:

– Значит, два года назад я овдовела – тебе это известно. Ты мне писал.

– Да. – Он поднял темно-голубые глаза и встретился с нею взглядом.

– А после… Я, видимо, растерялась. Ты не представляешь, Эдуард, какую безалаберную жизнь я вела. Носилась по автогонкам, вечно то поезд, то самолет. И вдруг этому пришел конец. Все это время, все эти годы я вертелась как белка в колесе, так что недосуг было сесть и подумать – очередной билет, очередная гостиница. А быть может, я сама не хотела задумываться. Не знаю. Как бы там ни было, этому пришел внезапный конец, и я подумала… – Она замолчала и взяла его за руку. – Эдуард, милый, ты меня поймешь, я знаю. Я подумала – хочу сделать что-то полезное. Приносить пользу. Кому-нибудь. В чем-нибудь. – Она отвела глаза. – А это было трудно. Меня не научили приносить пользу. Мне дали идиотское женское образование. Никаких навыков полезного труда. Даже в войну, если вспомнить, много людей – женщин – занимались делом. Водили машины «Скорой помощи». Служили в ВТС[22]. Работали на фермах. Я ничем таким в жизни не занималась. – Она пожала плечами. – Вероятно, мне стало стыдно – с опозданием на десять лет.