Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слева истребители так же пресекли попытку экипажа Семенова выйти из строя. Старченко по каким-то причинам решил взять эшелоном выше, но задние «фоккеры» огнем из четырех пулеметов преградили ему путь наверх.
– Может, на зенитную батарею гонят нас? – спросил штурман.
– Зачем? Они же не знают, что мы идем без бомб. Они ничего о нашем задании не знают, но ведут нас всех кучей, как стадо баранов на бойню. Странно это.
– Ловушка это, Серега, только не пойму какая!
– Сейчас увидим.
Над фьордом «Намсус-норд» первым в огненный цветок превратился самолет Старченко. Все члены экипажа капитана Хоренкова могли поклясться, что немцы по головному бомбардировщику огонь не открывали ни с воздуха, ни с земли. Мало того, у башенного стрелка создалось впечатление, что ближайшие к нему истребители отошли в сторону, расширяя треугольник с советскими самолетами в центре.
Вторым, без всяких видимых причин, взорвался Ил-4 Семенова.
Хоренков приготовился к худшему. Умом он понимал, что немцы каким-то образом сбили его товарищей, но как, даже предположить не мог.
Внезапно кабина бомбардировщика наполнилась неприятным запахом нагретой электропроводки. По телу летчиков пробежали острые иглы. Стало невыносимо жарко.
– Серега, – штурман, спасаясь от удушья, рванул ворот гимнастерки, – рви в облака! Они нас живыми зажарить хотят!
Теряя сознание, Хоренков увеличил обороты двигателей до предела, заложил крутой вираж и направил самолет вверх, в спасительную облачность. Маневр его стал неожиданностью для истребителей. Промешкавшись несколько драгоценных секунд, «фокке-вульфы», строча из всех пушек и пулеметов, попытались пресечь бегство бомбардировщика, но было поздно: Ил-4 скрылся в густых облаках, шедших с гор в сторону моря.
Сколько неуправляемая машина набирала высоту, в пилотской кабине не знали – и штурман, и Хоренков были без сознания. Первым пришел в чувства командир экипажа. Отстранив штурвал от себя, он прекратил подъем и выровнял самолет. Проверил показания приборов. Датчик уровня горючего показывал большой перерасход топлива – верный признак пробитого где-то бензобака. Прикинув, сколько еще сможет продержаться в воздухе, Хоренков начал тормошить сидящего рядом штурмана. Привел его в чувство.
– Задание сорвано. Куда летим?
– Серега, что это было?
– Откуда я, мать твою, знаю, что это было? Куда летим, я тебя спрашиваю? До какого аэродрома у нас хватит горючего?
Штурман велел на минуту подняться выше облаков, сверившись по положению солнца и компасу, сделал вычисления.
– Командир, в лучшем случае нам хватит хода до шведского аэродрома в городе Кируна. В худшем – можешь сейчас направлять самолет в море. Или в скалы. Кстати, как там наши парни?
По внутренней связи штурману никто не ответил. Оба стрелка были мертвы.
Хоренков долго не раздумывал. Набрав высоту, достаточную для прохождения скандинавских гор, он повернул направо, в нейтральную Швецию.
На аэродроме Кируны экипаж советского самолета был арестован шведской полицией, оба задержанных летчика препровождены в Стокгольм и интернированы там до конца войны. Убитых стрелков похоронили на городском кладбище. Самолет отогнали на дальнюю стоянку, а после войны разобрали на металл. Принимать обратно поврежденный бомбардировщик Советский Союз отказался.
В лагере для интернированных лиц с экипажем Хоренкова встретились советские дипломаты. Внимательно выслушав историю гибели разведгруппы 9-го гвардейского МТАП, они сообщили в Москву о странном состоянии пилотов во время рейда на Намсус.
По дипломатическим каналам доклад поступил в МИД СССР только 21 апреля.
Еще точно не зная о полном провале разведывательного вылета, но понимая, что случилось непоправимое, в пять вечера 16 апреля генерал Морозов связался с Москвой.
Начальник разведуправления Генштаба генерал-лейтенант Ильичев, оценив полученную информацию, приказал Морозову начать подготовку к проведению наземной операции.
– О возвращении в Москву забудь! Пока у тебя на руках не будет фотографий объекта, даже думать не смей о возвращении! Понял? И учти, если и с наземной операцией ничего не выйдет, то готовься командиром полка отправиться на фронт. Мне генералы, которые не могут выполнить поставленную задачу, не нужны.
Положив трубку телефона засекреченной связи, Морозов посмотрел в окно.
В Москве в день его отъезда было тепло и солнечно, по улицам гуляли по-весеннему нарядно одетые девушки. В ресторанах (для кого надо) подавали хорошее марочное вино. В столице остались семья генерала и студентка мединститута Зина, с которой у Морозова стали завязываться интересные отношения.
Над аэродромом «Ваенга-1» шел мокрый снег, было сумрачно, промозгло. Беспросветно. Одиноко.
Собрав членов штаба по проведению операции «Посох», генерал Морозов отдал приказ о перебазировании в Мурманск. На аэродроме больше им делать было нечего.
– Полковник Колесников, – обратился Морозов к своему заместителю, – завтра к полудню представьте мне проект плана о проведении наземной операции.
– Можем не успеть, товарищ генерал. Пока доберемся до Мурманска, пока разместимся на новом месте, уже и ночь наступит.
– Завтра в полдень у меня на столе или проект плана в письменном виде, или ваш рапорт о неспособности выполнить приказ Ставки. Вам все понятно, товарищ полковник? Дважды повторять не надо?
Выйдя от генерала, Колесников вызвал Лоскутова.
– Капитан, завтра утром, не позднее девяти ноль-ноль, представишь мне первоначальный план проведения наземной операции. Успеешь?
– А чего мне успевать, я его еще в Москве продумал.
– Вот и хорошо! За ночь отпечатаешь в двух экземплярах и утром мне на стол.
Кабинет, который предоставили Лоскутову для ночной работы, располагался на третьем этаже в здании штаба Северного флота. От услуг машинистки Николай Егорович отказался, так как вполне обоснованно полагал, что женщина в ночной работе не помощник. Днем – другое дело. А ночью, ночью, в крохотном кабинете – в этом замкнутом пространстве – любая секретарша-замухрышка вмиг превратится в сказочную принцессу, и тогда уже будет не до текста.
Рядом с печатной машинкой Лоскутов выложил пачку папирос, спички, атлас мира, линейку, сорок второй том Большой Советской энциклопедии за 1939 год, разведывательные сводки и справки. Документы с грифом «секретно» Николай Егорович прикрыл сверху кожаной папкой. Заведенный в штабах режим секретности требовал, чтобы никто даже случайно не мог увидеть документы, с которыми работает офицер-разведчик.
Согрев на спиртовке чай, Лоскутов приступил к работе.
За образец плана наземной операции Николай Егорович взял самый значительный документ, в работе над которым ему довелось принимать участие, – «Обзорная справка о состоянии борьбы с бандитизмом в Могилевской области в 1937–1938 годах». Документ Могилевское управление НКВД готовило в Москву, так что меморандум для подражания был выбран подходящий.