– У меня же были три волшебных слова, – сказала я, прижимая к груди свитер. – Это «МЕЛОДИЯ», «ГЛОСТЕР» и «ПЕГАС», и мы были в безопасности до тех пор, пока эти слова не произнесут вслух.

– Меррикэт, – сказала Констанс; обернувшись, она с улыбкой посмотрела на меня. – Это наш двоюродный брат, наш кузен Чарльз Блэквуд. Я сразу же его узнала; он очень похож на папу.

– Отлично, Мэри, – сказал он, вставая. Теперь, внутри дома, он казался выше ростом. Выше и крупнее, подходя ближе ко мне. – Не хочешь поцеловать своего кузена Чарльза?

За его спиной дверь кухни была открыта нараспашку; он был первым, кто проник сюда, и это Констанс позволила ему войти. Констанс тоже встала; ей хватило ума не притрагиваться ко мне, но она ласково сказала: «Меррикэт, Меррикэт» – и протянула ко мне руки. Я была зажата в тиски, опутана проволокой и не могла вздохнуть; мне следовало спасаться бегством. Я бросила свитер на пол, выскочила за дверь и побежала к ручью, куда всегда ходила. Через некоторое время меня отыскал Иона, и мы лежали вместе, укрытые от дождя густым переплетением ветвей и листвы, властной и надежной кроной деревьев. Я смотрела на деревья и прислушивалась к мягкому шуму дождя. В нашем доме не было никакого кузена, никакого Чарльза Блэквуда, никакого чужака. Все это случилось из-за того, что с дерева упала книга; я пренебрегла своей обязанностью сразу же заменить ее, и наша оборонительная стена дала трещину. Завтра я найду какую-нибудь могущественную вещь и прибью ее к дереву. Когда опустились сумерки, я заснула под колыбельную Ионы. Ночью кот покинул меня, отправляясь на охоту, и я услышала сквозь сон, когда он вернулся и прижался ко мне, чтобы согреться.

– Иона, – пробормотала я, и он уютно замурлыкал. Когда я проснулась, клочья утреннего тумана порхали над ручьем и сворачивались клубком возле моего лица. Я лежала и смеялась, почти физически ощущая прикосновение тумана к своим векам и глядя вверх на деревья.

Когда я вошла в кухню, принеся с собой дыхание речного тумана, Констанс собирала поднос с завтраком для дяди Джулиана. Очевидно, в это утро дядя Джулиан чувствовал себя хорошо, потому что Констанс приготовила ему чай вместо горячего молока; должно быть, он проснулся рано и попросил чаю. Я подошла к сестре и обняла ее. Обернувшись, Констанс обняла меня в ответ.

– Доброе утро, малышка Меррикэт, – сказала она.

– Доброе утро, Констанс. Дяде Джулиану сегодня лучше?

– Гораздо, гораздо лучше. И после вчерашнего дождя будет сверкать солнце. И я хочу приготовить тебе на ужин шоколадный мусс, Меррикэт!

– Констанс, я тебя люблю.

– И я тебя люблю. А теперь скажи, что ты хочешь на завтрак?

– Блинчики. Такие маленькие, тонкие и горячие. И яичницу из двух яиц. Сегодня прилетает мой крылатый конь, я увезу тебя на Луну, и там мы будем есть розовые лепестки.

– Лепестки некоторых роз ядовиты.

– Только не на Луне. Правда, что ты умеешь сажать листья?

– Некоторые листья. Например, те, что покрыты волосками. Опускаешь их в воду, они дают корни; сажаешь их в землю, и из них вырастает растение. Разумеется, то же самое растение, с которого они были взяты, а не какое попало.

– Жаль. Доброе утро, Иона. Наверное, ты и есть лист, покрытый волосками.

– Глупышка Меррикэт.

– Мне нужен такой лист, чтобы из него выросло другое растение. Покрытое волосками.

Констанс рассмеялась.

– Дядя Джулиан вообще не получит свой завтрак, если я и дальше стану тебя слушать, – сказала она, взяв поднос и входя в комнату дяди Джулиана. – Вот и горячий чай, – сказала она.

– Констанс, дорогая! Похоже, нас ждет чудесное утро. Прекрасный день для работы.

– И для того, чтобы посидеть на солнце.

Иона сидел в дверном проеме, залитом солнечным светом, и умывал мордочку. Мне хотелось есть. Может быть, сегодня я проявлю свою доброту к дяде Джулиану, если воткну перо в то место на лужайке, где обычно стоит его кресло. Мне не разрешалось закапывать предметы на лужайке. На Луне мы носили перья в волосах и украшали рубинами руки. На Луне у нас были золотые ложки.

– Может быть, сегодня подходящий день, чтобы начать новую главу. Констанс?

– Да, дядя Джулиан.

– Не кажется ли тебе, что сегодня мне следует начать сорок четвертую главу?

– Конечно.

– Кое-какие из ранних страниц нужно поправить. Подобная работа никогда не заканчивается.

– Хочешь, я тебя причешу?

– Спасибо, мне кажется, что сегодня я смогу причесаться сам. В конце концов, мужчина должен сам заботиться о своих волосах. У меня нет варенья.

– Принести тебе?

– Нет, потому что я вижу, что уже съел весь хлеб. Мне хочется жареной печенки на ужин, Констанс!

– Хорошо, ты ее получишь. Унести поднос?

– Да, спасибо. А я пока причешусь.

Констанс вернулась на кухню и поставила поднос на стол.

– А теперь твоя очередь, Меррикэт, – сказала она.

– И Ионы.

– Иона давно позавтракал.

– Ты посадишь для меня листик?

– Как-нибудь на днях. – Констанс повернулась, прислушиваясь. – Он все еще спит, – сказала она.

– Кто спит? Я смогу наблюдать, как он растет?

– Кузен Чарльз все еще спит, – сообщила она, и мир вокруг меня вмиг растерял свои краски. Я видела Иону в дверях и Констанс возле плиты, но они оба выцвели. Меня сжало в тиски; вокруг стоял смертельный холод.

– Он был привидением, – сказала я.

Констанс рассмеялась, и ее смех доносился до меня словно из далекого далека.

– Значит, сейчас в папиной постели спит привидение, – сказала она. – И накануне оно плотно поужинало. Пока тебя не было, – добавила она.

– Мне снилось, что он приходил. Я заснула на земле, и мне снилось, что он приходил. Но потом, во сне, я его прогнала. – Мою грудь сжимало, как в тисках. Я снова смогу дышать, когда Констанс поверит мне.

– Мы проговорили почти всю ночь.

– Иди и посмотри, – сказала я. – Иди и посмотри; его там нет.

– Глупышка Меррикэт, – сказала она.

Я не могла убежать, я должна была помочь Констанс. Я схватила стакан и разбила его об пол.

– Теперь он уберется, – воскликнула я.

Констанс села за стол напротив меня. Лицо у нее было серьезное. Мне захотелось обойти стол кругом и обнять ее, но она все еще была бесцветная.

– Малышка Меррикэт, – тихо заговорила Констанс, – кузен Чарльз здесь. И он действительно наш кузен. Пока был жив его отец – его звали Артур Блэквуд, он был папиным братом, – кузен Чарльз не мог ни приехать, ни попытаться нам помочь, потому что отец ему не разрешал. Его отец, – продолжала она со слабой улыбкой, – думал о нас очень плохо. Он ведь отказался взять тебя на попечение на время суда, ты знала об этом? И он запретил даже упоминать наши имена в его доме!