Куда мне её деть? Клетки ещё нет. В недостроенном коттедже нет дверей… Надеваю ошейник и привязываю её понадёжнее за поводок к дереву. Недовольная. Порыкивает на меня. Показываю ей «сидеть». Не слушается. А вчера эту команду уже уверенно выполняла. Но здесь чужие, и она беспокоится. Территория уже присвоена.

Открываю дверь Нике, подаю руку.

— Нет! — упирается она. — Я не выйду, там собака…

Я бы поуговаривал. С удовольствием! И обязательно уговорил. Но…

Перехватываю её руку и тяну силой.

— Не надо, нет!! Пожалуйста! — захлёбывается она в панике, отбиваясь от моих рук.

Тара эту борьбу воспринимает как агрессию. И, яростно лая, рвётся с поводка.

Ну, пиздец!

Вытаскиваю Нику, сгребаю её, истерящую, в объятья. И просто крепко держу, чувствуя, как колотится её сердце. Зажмурившись, замирает, тихонечко и невнятно что-то жалобно причитая.

«Всё хорошо, девочка… — глажу её по спине. — Ты же со мной. Никакая собака тебя не тронет».

И мы стоим так. Меня накрывает от её близости и отключает тормоза. Мои горящие губы вжимаются в её висок.

«Не целовать!» — приказываю я себе. Не хватало ей сейчас ещё и домогательств огрести от меня. Как это ещё можно интерпретировать?..

Приподняв за талию и бёдра, доношу её до двери. Толкаю дверь и заношу Нику внутрь. Отпускаю, включаю свет. Качнувшись спиной к стене, Ника сползает на корточки, равнодушно глядя перед собой. Опускаюсь перед ней на колени. Беру в ладони её безвольное лицо… И дожидаюсь, пока сфокусирует взгляд.

«Всё хорошо. Я тебя не трону», — медленно и внятно произношу губами.

Она достаёт что-то из кармана и протягивает мне. Опускаю взгляд на её распахнутую ладонь. Там… маленькая игрушка. Очень детально сделанная статуэтка в виде парня с крыльями.

— Это Вам… — шепчет Ника. — Не обижайте меня, пожалуйста.

Зависаю… Забираю из её ладони. Игрушка чем-то похожа на меня.

«Спасибо», — ловлю её взгляд. Целую в ладонь.

— У Вас такой взгляд… Человек с таким взглядом не должен… не может… — она начинает плакать, пряча лицо.

Глажу её по плечу и… ненавижу себя за свою немоту.

Ну вот такой ущербный у тебя ангел теперь, милая…

Мамочка… Папочка… Мне кажется, что мне снова шесть… и я потерялась. Неизвестность, беспомощность, страх… Что происходит?..

Что происходит?!

Картинка того сломанного машиной человека стоит перед глазами. Он умер?.. Я никогда ещё не видела смерти. Это так страшно!

Приглушённый лай собаки не даёт ровно дышать. И вижу всё так, словно включён стробоскоп. Мельтешит… От приступа панический атаки я вся мокрая и обессиленная, словно пережила короткое замыкание и теперь обесточена. Ступни мёрзнут. Туфельки остались в машине…

Я смотрю в глаза своему похитителю. Почему он не говорит со мной?.. Я ничего не понимаю.

Мне хочется надеяться, что мой маленький подарок хоть немного смягчит его. В его взгляде больше нет угрозы. Но он и не выглядит мягким. У него такие глаза, что я не могу рассмотреть за ними лица. И если меня попросят потом описать внешность, я вряд ли смогу! Пытаюсь немного сосредоточиться.

Так… Я хочу запомнить его внешность…

Нельзя давить людей, нельзя похищать их! Я очень хочу, чтобы он был наказан за весь ужас, что я пережила и проживаю сейчас.

Ловлю детали его внешности.

Грубоватая, с резкими изгибами линия челюсти… Или, может, высокий ворот чёрной водолазки на контрасте даёт такой эффект.

Жёсткий подбородок.

Губы… не полные, не тонкие… чётко очерченные, правильной формы… не яркие… не бледные…

Мой взгляд перескакивает выше. Стрижка короткая, «армейская». На лбу горизонтальная напряжённая морщинка. Волосы тёмно-русые. Нос с едва заметной специфической горбинкой… и… как у папы! Когда-то был тоже сломан? Но почти незаметно. Лишь чуть-чуть огрубляет общий образ и добавляет возраста. Скулы… выраженные, но не слишком большие.

Молодой… Но уже не парень. Мужчина. Старше Макса.

Таких лиц тысячи, если вычесть глаза! А глаза очень живые, внимательные, тёмно-тёмно-зелёные, глубокого аквамаринового оттенка. Я легко забуду его лицо. Глаза — не забуду никогда.

Как загипнотизированные, мы, не двигаясь и не моргая, сцепились взглядами и растворяемся, изучая друг друга.

На стене тикают часы…

— Мне страшно… — шепчу я.

В его взгляде сочувствие и сожаление. Или я полная дура и ничего не понимаю во взглядах! Наверняка так и есть.

А прикосновения у него очень бережные. От его прикосновений не хочется помыться, как должно быть в этой ситуации.

И этот его совершенно неуместный и шокирующий поцелуй в ладонь… Что это было?

Какой же ты странный, мой похититель!

И мне, как дуре, кажется — вот я его сейчас попрошу отвезти меня к папе, и он отвезёт…

— Как тебя зовут?.. — шепчу я.

Ты дура, Ника, дура… Какая же ты дура! Ну какой похититель скажет своё имя?

Его губы вздрагивают, словно он хочет ответить. Но тут же сжимаются в рассерженную линию. Нахмуривается. Отводит глаза.

— Меня зовут Ника… — зачем-то говорю я срывающимся голосом. Пытаюсь поймать его взгляд. Не хочу быть безликой для него. Может, если он почувствует меня, то не станет обижать, не сможет…

Опять наворачиваются слёзы от страха и беспомощности.

— Как тебя зовут?.. — отчаянно и тихо спрашиваю ещё раз.

Шевелит коротко губами, но я не могу понять.

— Почему ты не говоришь со мной?

Словно привычным движением немного оттягивает вниз ворот водолазки. Сначала мне кажется, что под водолазкой ещё одна, только чуть помятая и с рисунком. А потом я понимаю, что это… тело! Шея в глубоких шрамах… забитых тату! Меня передёргивает… Резко отстраняюсь, вжимаясь в стену спиной. Я как будто на себе чувствую, как появлялся каждый этот шрам.

— Господи!!

Прикрываю свою шею ладонью, пытаясь избавиться от этих навеянных не своих ощущений. Какой кошмар!

Его взгляд темнеет и… теряет свою глубину. Словно выключается. Лицо становится равнодушнее. Спокойнее. Беспристрастнее. Отпускает ворот. Упругая ткань прячет шрамы. Опускает глаза, нервно проводя по волосам пятернёй.

— Ты не можешь говорить?..

Чуть заметно кивает.

— Очень жаль… — рвано вздыхаю я, шмыгая носом.

И мы снова молчим. Теперь уже не глядя друг на друга.