Люська доела пломбир и оглянулась в поисках урны.

– Постреляем? – задорно предложил незнакомый, немолодой, но все же очень интересный мужчина.

Люська радостно кивнула, и они подошли к стойке тира.

Анатолий Васильевич осторожно взял Люську за плечи, приобнял и вместе с ней стал наводить легкое ружьишко.

Люськины пульки отчаянно пробивали «молоко». Потом ружьишко взял Анатолий Васильевич. С третьего выстрела он попал в призового розового медвежонка и радостно протянул его Люське.

Люська прижала медвежонка к лицу и всхлипнула.

Анатолий Васильевич мягко прихватил ее под руку и повел по аллее к заезжему луна-парку.

Они прокатились на каруселях с цепями, пару раз – на маленьком колесе обозрения, где сидели очень плотно и тесно, и она чувствовала острой коленкой теплое бедро ее нового знакомого.

Когда аттракционы закончились и они вышли на улицу, он предложил ей посидеть в кафе – выпить «по чашечке кофе и бокалу «Советского полусладкого».

В кафе на центральной улице, где собиралась вся молодежь, Люська поежилась от смущения и одернула свое старенькое пестрое платье.

В зале было почти темно и тихо играла музыка. Подошла официантка, насмешливо оглядела вновь прибывших и со вздохом зажгла маленькую свечку, стоящую на кофейном блюдце.

После трех глотков шампанского у Люськи закружилась голова, и мир показался ей огромным и прекрасным.

И открыл ей этот мир ее новый знакомый, вежливо представившийся Анатолием.

Он рассказывал Люське, что глубоко одинок и даже почти несчастен. Проживает один, «пищу» готовит самостоятельно. Рубашки стирает, простите, тоже.

– А чего ж не женились? – осторожно спросила Люська.

Анатолий трагично развел руками – не сложилось как-то. Не встретил свою женщину.

И в этот момент больше всего на свете, до дрожи, до боли и сердечных спазмов, Люське захотелось стать его женщиной.

Он провожал ее до дома, осторожно держа под руку, а у подъезда поправил ей выбившуюся прядь, провел рукой по щеке и тихо спросил, имеет ли он надежду на счастье увидеть ее в ближайшие дни?

Люська торопливо вскрикнула:

– Завтра?

Это получилось так быстро, что она тут же смутилась и обрадовалась, что на улице темно, и он не видит, как она густо покраснела и стушевалась.

– Завтра… – громко вздохнул Анатолий. – Завтра, детонька, не получится… завтра еду к больной матушке.

На самом деле он планировал навестить Альфию с сыном Рустэмом, которого он не видел уже почти две недели. И еще раз громко вздохнул, представляя, какой Альфия закатит скандал. На это она была большая мастерица.

Люська грустно кивнула.

– Дни разлуки пролетят незаметно, – вдруг оживился Анатолий, – и мы снова окажемся рядом!

На сигаретной пачке он записал ее рабочий телефон, галантно поцеловал Люськину руку, покрытую шершавыми цыпками, как гусар, щелкнул каблуками и пошел восвояси.

А Люська осталась стоять у подъезда – счастливая и несчастная, готовая к любви и приключениям, полная надежд, сомнений и страхов – короче говоря, долго стояла Люська, глядя ему вслед, мечтая о страстной любви.

Он появился спустя пять дней, и Люська уже вовсю горела в любовном огне. Он ждал ее после работы у магазинчика, и в его руке гордо пылала одинокая красная, чуть подвядшая роза.

Они сидели у моря и смотрели на тихую рябь воды. Он снова говорил ей про свое одиночество, а ее сердце снова рвалось от жалости и любви.

Потом он принес ей горячего шашлыка и очень кислого разливного красного вина в бумажном стаканчике.

Люська опять захмелела и почти сомлела на его широком плече. А он говорил ей о том, как она молода и прекрасна, как прекрасна ее белая, почти прозрачная кожа, как милы ее светлые и смешные веснушки, как хороши, просто волшебны, шелковые белые волосы, чуть отдающие нежным, неярким золотом.

Такое Люська слышала про себя впервые. Ей казалось, что она все про себя знает – некрасивая, худющая, почти тощая, голенастая и конопатая без меры, блеклая. Короче, совсем неинтересная.

Разумеется, как все женщины, она мечтала о любимом и о любви, но… Глядя на киношных красоток, на ярких, сочных, грудастых молодых женщин, которых встречала повсюду, коллег по работе, шушукающихся по углам про своих страстных любовников, она и думать не смела, что все ЭТО обрушится и на нее.

Она уже и не видела, что он совсем немолод, поношен и пошловат.

Он казался ей таким прекрасным, таким молодым, отчаянным и смелым – и таким несчастным, что счастью своему она до конца так и не верила и очень боялась его спугнуть.

Мария, казалось, ничего не замечала – носилась со своими курами и мечтала развести кролей.

– Со шкурок сошьем тебе шубу, – задумчиво говорила она, – ну или полупальто.

Люська морщилась и шубу из кроля не хотела. Да ничего она не хотела! Кроме свиданий с возлюбленным.

Девчонки на работе отследили ее ухажера и подхихикивали над его возрастом.

Люська вспыхивала, но на шуточки не отвечала – что они понимают? Да и при чем тут возраст? Анатолий красив как бог, обходителен, интеллигентен, внимателен и добр к ней. А возраст – какая же все это ерунда!

Никто так к Люське не относился. Даже мать была с ней всегда суха и жила как-то странно, замкнуто, отстраненно, вся в своих мыслях – никогда не понять, что у нее в голове, а уж тем более – на сердце.

Люська привыкла к своему одиночеству, как привыкают к хронической хвори – неприятно, а куда деваться. Это с тобой навсегда.

Никто и никогда не стремился с ней подружиться или просто сблизиться. Никому она была неинтересна – даже собственной матери. Так и проживала она свою жизнь, привыкнув к тому, что она – человек на обочине. Ну, что-то вроде второго сорта.

А этот человек всем своим видом, отношением, всем своим существом доказывал ей, что она, белобрысая Люська, ценнейшая из женщин, прекрасная из прекрасных, и даже мечтать о ней сладко, не то что держать за руку.

Мария засобиралась в Н. – пришло письмо от двоюродной сестры из Кишинева, что та собирается приехать туда всей семьей на пару недель в отпуск.

– Поедешь? – спросила Мария дочь. – Лиля приедет. Сходим на кладбище.

Люська нервно повела плечом.

– Не отпустят, мам! Август – скоро начнут собирать детей к школе. Самая работа. Да и девчонки все в отпуске.

Мария вздохнула и от дочери отстала. Только наказала следить за хозяйством.

Как только за матерью хлопнула дверь, Люська закрутилась по квартире как подорванная. Наконец-то! Наконец-то они останутся одни! Закончились эти шатания по темному городу, посиделки в парке на лавочках и обжимания в подъездах.