Пехотинцы начали быстро сближаться, готовясь к стремительному и неожиданному захвату. Но вдруг их заметили. Это было невозможно на таком расстоянии в такой темноте, но это было так. Третий, самый дальний из крадущихся, гортанно крикнув, метнул короткий дротик, которым едва не попал в сержанта.

— Вперед! — не скрываясь уже, скомандовал Челтон.

Пехотинцы бросились к диверсантам, которые, выставив мечи, начали медленно отступать. Гризли и Ирландец применили «Спайдеры», упаковав парочку с мечами в сеть-пу-танку. Эти четырехзарядные одноразовые сетевые пушки были эффективны лишь на близком расстоянии. Они выплевывали сверхтонкую сеть, мгновенно оплетающую жертву. И чем сильнее барахталась жертва, пытаясь высвободиться, тем сильнее сжималась сеть. Гоблин пустился за третьим. Однако этот третий так легко и быстро удалялся, что шансов нагнать его не было никаких. Гоблин, упав на колено, начал выстреливать из «Слайт-Винда» одну ампулу за другой. Детище концерна «Эр Арме» — пневматический многозарядный автоматический пистолет «Слайт-Винд» стрелял иглами-капсулами, которые были начинены сложным седативным средством, действующим на все входящие в Империю расы. Но, невзирая на то что пехотинец стрелял метко и хоть однажды, но наверняка попал в цель, неуловимый лазутчик, не замедляя бега, растаял во тьме, недосягаемой для приборов ночного видения. Двое попавшихся в сети «Спайдера» пытались вырваться, но лишь окончательно затянули свои путы, потеряв всякую возможность двигаться. Их потащили в лагерь, стараясь не задевать за каменистую почву. Каким-то образом почувствовав беспокойство или заслышав шум, на улицу выглянул кто-то из ученых, сразу же поднявший на ноги всю научную братию. Возбужденные исследователи с интересом осматривали пленников. Те походили на прямоходящих львов, как и виденные совсем недавно всадники, охраняющие караван. О дальнейшем сне никто больше не заикался, поэтому ученые предложили немедленно начать исследования с привлечением устройства лингвоинтеллекта. Этот сложный аппарат был уникальнейшей разработкой имперских ученых. Он позволял, не имея никаких иных исходных данных, кроме живого носителя неизвестного языка, анализируя его речь, движения и эмоции, строить структуру языка и довольно быстро создавать простейший словарь для перевода.

— Ну что ж, — Челтон не ощущал никакого восторга, он лишь испытывал тревогу, — нам пока тут делать нечего. Поэтому мы можем, как минимум, выспаться. Тем более один из них сумел улизнуть, и, вполне вероятно, последует серьезное продолжение. Капрал, выставите у пленных дополнительного часового и разгоните остальных наших бездельников по койкам. Наше время еще не пришло.

* * *

Саган больше не позволял себе заводиться и отдаваться ощущению боя. Он относился к тренировкам как к гимнастике — сложной, странной, возможно полезной, но гимнастике. Токе резко выдохнул, смягчая удар о палубу, и вновь, как уже многократно за последние дни, увидел перед самым своим носом шершавые доски.

— Но, во имя Подмастерьев Великого Мастера, что я опять не так сделал? — Саган стукнул кулаком по доскам палубы, стукнул не в сердцах, а лишь собираясь и концентрируясь.

— Не переживай, воин. — Улыбка старца была, как обычно, доброй и спокойной. — Многое из того, что ты сейчас познаешь, на первый взгляд расходится с тем, чему ты учился долгие годы. Ты учился держать удар и силой переламывать силу. А теперь тебе нужно стать податливым и мягким, как зыбучие пески. Ты должен почувствовать противника, его напряжение, его силу и поддаться, словно гибкий молодой куст под порывом ветра. И многое еще, чему так противится сейчас твое тренированное тело и твой разум опытного бойца.

— А ты вправду уверен, что мне не понадобятся годы для того, чтобы освоить то, о чем ты говоришь? — Токе поднялся, вновь готовый к тренировке и даже не запыхавшийся за то немалое уже время, что провели они сегодня в учебном, бою.

— Чтобы сравниться именно в этом искусстве, допустим, с благородным воином или самим великим королем Илакии, тебе не хватит и оставшейся жизни, — говоря это, старик вновь мысленно изумлялся выносливости своего могучего ученика, чувствуя, что сам он уже давно выжат, как виноградина на винодельне. — Однако это искусство не может заменить того опыта, который накопил ты. Войны ведут не на кулаках. И встреть ты меня, старого, или кого-то другого из благородного рода правителей Илакии на поле боя, с мечом в руках, у нас, наверное, не было бы ни единого шанса.

— Я не настолько глуп, уважаемый Рэмондо, чтобы считать, что твое искусство заменит мне и добрый клинок, и тугой лук. — Токе шевельнул мускулами, словно ощутил вдруг тяжесть верного меча. — Но так же часто я оказывался в ситуации, когда уже не было ни доброго меча, ни острого кинжала, ни хотя бы тяжелого кастета с шипами. И тогда оставалось только то, с чем я родился, — кулак, клыки да когти. Великий Мастер дал мне силы — я могу кулаком убить ана. Но, владея твоим мастерством, я сумел бы много больше.

— Ты совершенно прав. Настоящий воин, такой, как ты, объединяет в себе лучшее от разных стилей, сплетая все это в свою уникальную систему боя — систему, создаваемую им всю жизнь. — Старик устало опустился на расстеленную на палубе циновку. — Поэтому тебе не нужно учиться этому искусству. Тебе нужно лишь понять его суть. Ощутить то течение сил в каждом из нас, те законы движения, которыми можно управлять, превращая могучих воинов в неуклюжих младенцев. И тогда ты сумеешь создать свое, данное свыше лишь тебе и неотразимое в твоих руках.

— Я хочу это понять, учитель!.. — Слова старика-улюка бередили и без того великое желание токса понять.

— Не волнуйся. Мы все успеем. Только не сразу, не сегодня. — Старик вымученно улыбнулся. — Я не уставал так уже много лет, с тех пор как был молодым.

— Хорошо, уважаемый, мы продолжим, когда ты вновь будешь готов. — Токе опустился на палубу и сел рядом со старцем. — Расскажи мне о своей любимой Илакии.

— Хм. Рассказ этот может занять годы. — Старик мечтательно прикрыл глаза. — Это благословенная земля, обласканная богами и судьбой. Ее бескрайние просторы вмещают в себя все: дикие леса и цветущие долины, могучие горные хребты и золото коварных пустынь, огромные города, где звучит многоголосье всех языков мира, красивейшие храмы и святые места. Но именно так ты мог бы описать свой родной Токсимер, не так ли?

— Да, Рэмондо, именно так, если только хватило бы красноречия, я и постарался бы описать Токсимер.

— Илакию надо видеть, чтобы полюбить ее. Я очень надеюсь, что все мы дойдем до своих целей, проделав часть пути вместе, расставшись и встретившись позже вновь. — Улюк стряхнул с себя воспоминания. — Я надеюсь, что ты побываешь в Илакии и убедишься сам, что я не лукавил. И тебе будут там рады всегда, ведь ты однажды уже спас нас.

— Зачем считаться? — Токе усмехнулся, подумав, что неизвестно, чем закончился бы этот бой, не прозвучи средь шума ненавистное имя. — К тому же это ты сначала спас меня. Хотя… Я, надеюсь, все же помог вам в той таверне. Правда, теперь, узнав тебя получше, я уже сомневаюсь, что тебе нужна была моя помощь.

— Нужна была. — Старик кивнул. — Вспомни, что я говорил про настоящий бой. Я учитель, а не воин. А там были солдаты. И противостоять им должен был такой же воин.