– Поезжай на пустырь, – посоветовал Генри Барбаре, – официальная стоянка уже забита.

Они оставили машину на пустыре, земля еще не просохла после дождя, они все время поскальзывались, пока шли, и грязь чавкала у них под ногами, иногда даже летели брызги, когда, перепрыгивая, они попадали в лужу. Затем они поднялись по ста двадцати ступенькам, предъявили контролеру контрамарки, которыми их снабдил Генри, и после этого пути их разошлись: вдвоем они проследовали в ложу «Б» – для гостей, а Генри направился в раздевалку для спортсменов. Над трибунами в воздухе уже стоял дым. Приглушенно раздавалась барабанная дробь, стадион готовился к предстоящему сражению. По игровому полю медленно ползала управляемая огромным парнем специальная машина – наводила последний лоск.

Под дребезжанье и шум вокруг них Барбара и Лагутин вошли в ложу и заняли передние места у барьера. От Барбары не укрылось, что она вызывала повышенный интерес из-за своего спутника, ее без конца обнимали, целовали, наконец на вопрошающий взгляд своего блондинистого соседа она представила их друг другу:

– Господин Пельтцер, это друг Генри – господин Лагутин из Саратова.

Господин Пельтцер, желая произвести приятное впечатление, произнес извиняющимся голосом:

– К сожалению, я ни бум-бум по-русски.

Барбара коротко заметила:

– Господин Лагутин прекрасно говорит по-немецки.

– О-о, – удивился Пельтцер, – тогда особенно приятно приветствовать гостя из исконно хоккейной страны, если позволите, я угощу вас, – и тут же сделал знак кельнеру.

Лагутин не знал, на чем остановиться, и предоставил Барбаре заказать что-нибудь и для него. Барбара выбрала для себя мартини, он кивнул и сказал:

– Мне то же самое, я большой любитель всего нового.

Музыка умолкла, из громкоговорителя на весь стадион разнеслось объявление, что игра между командами «Blue Devils» и «Flying Penguins» начнется через несколько минут. После небольшого треска и щелканья в динамике диктор попросил не бросать на лед дымовые шашки и, зажигая бенгальские огни, не забывать о безопасности своих соседей справа и слева. Лагутин предложил Барбаре сигарету и спросил ее:

– Вы тоже увлекаетесь спортом?

– В свободное от работы время да, – ответила Барбара, – каноэ, я большая любительница гребли.

– Резать и скользить, – произнес вдруг Лагутин, и его мягкий взгляд выразил некоторую неуверенность и беспокойство, казалось, он опасался, что его слова могут быть истолкованы по-другому, поняты не так, как он хотел сказать.

Барбара только мечтательно повторила:

– Да, глубоко резать воду, сильно грести и быстро-быстро скользить, так оно и есть.

Музыка внезапно оборвалась, из динамика донесся галоп скачущих по железной крыше кузнечиков, затем голос комментатора огласил имена спонсоров матча.

Барбара пришла в большое волнение, когда на лед вышли хоккеисты: она вскочила, захлопала в ладоши и даже принялась топать от радости ногами, совершенно позабыв про Лагутина, спокойно наблюдавшего за церемониальным приветствием команд, это его несколько развлекло, как и невообразимый шум на трибунах, эффектно создаваемый изобретательными зрителями. Скоро он нашел среди игроков Генри: вот он дружески похлопал своего вратаря по шлему и сделал широкий круг за его воротами, потом высоко поднял клюшку, как бы направляя ее в сторону гостевой ложи. Барбара и Лагутин восприняли это как личное приветствие, но тут комментатор объявил начало игры, судья вынул из кармана шайбу и дал свисток.

С началом матча на стадионе воцарилась тишина, слышны были только жесткие удары клюшек да короткий, глухой стук шайбы о борт. Игроки вели себя сдержанно, делали короткие передачи, а иногда посылали шайбу через все поле, разыгрывая комбинации, но вдруг в полной тишине из ложи «С» раздался голос: «Давай, Эдди, давай!», и все поняли, что это предназначалось новому игроку команды «Flying Penguins» – канадцу Эдди Сомбирски. Общий смех на трибунах был своеобразной благодарностью зрителей за этот вопль, сразу ожививший игру. Эдди пошел в атаку и тут же обыграл двух игроков, применив опасный прием игры корпусом возле самого бортика, затем ввел шайбу в игру и даже рискнул сделать издалека удар по воротам противника – в воздух взметнулась рука вратаря, поймавшего шайбу на лету, и тут стадион словно с цепи сорвался: затрещали трещотки, послышался пронзительный вой сирен, раздалась барабанная дробь.

Во втором периоде Генри, удачно реализовавший штрафной удар, получил подножку и упал. Лежа лицом вниз, он корчился на льду от боли, и тут в него угодила шайба. Она ударила его по лицу и рассекла бровь. Ему удалось подняться, со следами крови на лице он даже предпринял новую атаку, отдал шайбу своему напарнику, но тот пробил выше ворот, и только тогда Генри подъехал к бортику и дал возможность врачу команды осмотреть его рану. Врач и тренер решили, что Генри должен покинуть поле.

Когда Генри направился к выходу, Барбара нащупала руку Федора, сжала ее в своей руке и потянула его за собой, они покинули ложу и прошли по проходу, потом по лестнице вниз к служебным помещениям. До них слабо донеслось эхо разочарования, охватившего стадион после очередного объявления комментатора. У двери, перед которой стоял дежурный с повязкой на руке, крутился кто-то из фоторепортеров.

– Это, должно быть, здесь, – сказала Барбара.

Дежурный растопырил руки, закрывая проход в раздевалку, и произнес с сожалением в голосе:

– Сюда нельзя.

– Я хочу пройти к своему брату, – сказала Барбара. Дежурный остался неумолим:

– Там сейчас врач, Генри Нефа как раз зашивают.

– Что-что?

– Ему зашивают бровь.

– Зашивают?

– Мне никого не велено пускать, если хотите, можете подождать вон там, на скамейке.

Они сели на деревянную скамейку. Барбара сжала руки и тяжело вздохнула, представив, как врач протыкает иглой бровь Генри и протягивает через нее нитку. Федор Лагутин заметил, что она дрожит, погладил ее по руке и принялся уговаривать спокойным голосом:

– Не надо думать ни о чем плохом и не надо так расстраиваться, с хоккеистами это часто случается, для каждого хорошего игрока маленькие шрамы – доказательство его смелой игры и напористости, они вроде как украшают его. Я видел совсем близко знаменитого Михайлова, Шаманского из Харькова и Василевича – этого нападающего милостью Божьей из Омска. Шайба оставила на их лицах свою отметину, и это для них как знак чести. – А потом еще добавил, чем развеселил Барбару – Помните лучше о том, что удача улыбнулась ему: он забил отличный гол.

* * *

– Мы поедем ко мне, – решительно заявила Барбара, и, взяв Генри под руки, они повели его по плохо освещенному коридору к выходу. Генри был недоволен решением врача вывести его из игры, сам он рвался продолжить игру с заклеенной пластырем раной и был уверен, что смог бы заколотить этим «пингвинам», как он выразился, еще две-три шайбы. Он вспомнил про одного игрока, который продержался со сломанной переносицей целый период и забил в конце победную шайбу, он был для него примером. Боль терпимая, уверял он, даже сейчас, когда действие обезболивающего начинает ослабевать.