– Странно поручать кому-либо заведомо неисполнимое задание, – задумчиво молвил я.

– Ваш наниматель мог не знать о том. И с чего взяли вы, что задание неисполнимо?

Мне не хотелось упоминать о наших с Муравьёвым догадках, но он ведь и без того намекал на свою осведомлённость в этом вопросе.

– Лет десять тому… – осторожно приступил я, выбирая слова, дабы не выболтать лишнего.

– Нет, пожалуй, поболее. Я немного знаком с вашим Дашковым, – пренебрежительно махнул он рукой. – Он шпион и проныра, далеко пойдёт. Неудачный дипломат, но талантливый… исполнитель неисполнимых заданий.

– Ему вы тоже указали какую-то рукопись?

– Вроде того.

– Вы, книжный червь, не могли забыть названия.

– Мы беседовали о многих трудах, например Гийома Постеля «De orbis terrae concordia» – «О Всемирном Согласии», изданном в тысяча пятьсот сорок четвёртом, где содержится среди прочего мысль о необходимости единого языка для общего мира.

– Мысль о согласии хороша для разобщённой Европы, – произнёс я задумчиво.

– Так вы бонапартист, – подначил он. – Согласие хорошо для того, кто диктует его условия. А прочие – соглашаются. Вы с этим согласны?

– Бонапарт пытался навязать нациям единство мечом, путь нашего покойного государя лежал через личные договорённости царствующих династий, – серьёзно ответил я.

– Кодексом, друг мой – больше законами, чем мечом, – проворчал Карно неуверенно.

– Ещё скажете – системой мер и весов, – отозвался я в том же духе. – Пол-литра совести, два сантиметра чести. И миллион килограмм пушечного мяса. Не желаете сегодня пролить свет на миссию Удино и вашего отряда? Я оплачу золотом.

Прохор, оказавшийся поблизости, замер и ревниво закряхтел, не поворачивая головы.

– Узким умам не постичь сложности пути к великой цели, – вздохнул Карно, потупив взор.

– Оставим покуда, – согласился я. – Я всё же куплю у вас эту книгу Майера. Двести, вы говорили, франков? На всякий случай. Итак, князь Голицын – глава тайной организации, опутавшей три части света?

– Эдак вы и царствующую фамилию запишете в магистры розенкрейцеров! – рассмеялся он. – Тысячу двести… Голицын – слишком видное лицо, чтобы являть собой тайного начальника, он, возможно, один из поместных глав, но сам, конечно, претендовал на большее. Сделать ему этого не дали его же друзья, стоявшие выше в иерархии. В нужный момент царю Александру попал в руки доклад о деяниях князя, где истинные события подавались вперемежку с вымышленными догадками в крайне невыгодном свете. Не стану говорить, как ваш ушедший император боялся тайных обществ. Не тех нерешительных прожектёров, которые впоследствии бездарно провалили петербуржское восстание, а настоящих иллюминатов и иже с ними. Они не спешили открываться, а он не понимал их целей и потому испытывал ужас даже перед собственным Библейским Обществом.

– Что же такого содержало обвинение?

– Ну, например, что чернокнижник Голицын…

– Такие слова ещё употребляются в делопроизводстве?

– Хорошо. Мол, магистр иллюминатов Голицын устранял своих недругов, пользуясь неким тайным знанием. В качестве доказательства приводятся митрополиты… я запамятовал их имена… умершие вскоре после споров с князем-чернокнижником. Пардон, иллюминатом. Интересен способ: он якобы дал прочитать… гхем… как бы выразиться? Читать там особенно нечего… Дал ознакомиться с одним манускриптом обоим своим противникам, который давался сим лицам будто бы для рецензии Библейскому Обществу. Третий же недруг, всех злейший, не дожидаясь погибели, отправил в печку сей грязный труд.

– Кто же сей непримиримый противник?

– А ваш архимандрит Фотий, с которым в последние годы дружил ушедший император Александр. Ссорился он с князем Голицыным весьма нелицеприятно.

– Почему вы всё время говорите о покойном государе, как об ушедшем?

– Вы что же, не слышали легенды о том, что в гроб вместо него положили солдата?

– Неужто вы верите небылицам, рождённым от того, что государя так долго везли из Таганрога, что разложение сделало его трудно опознаваемым? – искренне удивился я.

– Верю. А вы не верите, что он умышленно уехал подальше, чтобы его мнимый труп успел разложиться до неузнаваемости? Проведший в дороге полжизни и здоровый как его собственный конь, вдруг заболевает и умирает в несколько дней. В теплом приморском городе, куда все ездили лечиться от скверного петербуржского климата. Не верите в разыгранную словно по нотам партию? Случайности не обрушиваются в таком изобилии, особенно на царей. Его родные не служили по нему панихид. Как и мои по мне. Ведь я тоже мёртв десять лет, и можете не сомневаться, смерть можно успешно разыграть не только в театре.

– Прекратим домыслы, ибо они содержат лишь косвенные улики, – прервал я его, когда он и сам замолчал. – Вернусь к прежней теме: если не князь Голицын, то кто же истинный глава той тайной организации, о которой никто ничего не ведает? Только не говорите, что почивший император возглавил европейский заговор.

– А что, недурная мысль, если учесть, что из Таганрога в те дни отплыла одна известная английская яхта… Мне они не открылись, знаете ли. А предполагать не означает знать. Могу ответить, что не стоит искать их среди лиц первенствующих или окружающих троны. Там опасно, можно угодить в опалу или на гильотину, причём скорее всего вовсе не за принадлежность к братству, которое лишится важного лица. Слишком яркого света они не выносят, ведь они сами иллюминаты, то есть светила. Но и во тьме не обитают, несмотря на все слухи о подземельях Агарты. Те, околачивающиеся вблизи королей, кем-то назначены из интереса к делу или попросту находятся в ловушке.

– Пожалуй, – задумчиво согласился я, вспоминая Артамонова и Голуа. – Они мастера на такие проделки. Но мне известны только истории с лицами невысокого звания.

– Ваш граф Орлов, снующий с особыми поручениями по Европе и Азии – не на крючке ли у вашего государя? В плату за жизнь брата поклялся вечно служить монарху. Ну, представьте, что у него есть и противники, в плату за что-то служащие у кого-то не менее грозного для них, чем царь для Орлова. Но вообще, вы зря думаете, что никто ничего не знает. Уверен, что не одно европейское правительство следит за его членами, однако, имея разрозненные сведения, не могут слить воедино нечто главное.

– Вот когда пригодилось бы сообщество великих держав с единым языком, – пробормотал я. – А то слишком многое искажается при переводах – и не одной только Библии.

– Пригодился бы скорее острый ум. Все они ищут признаков переворота, революции. Но это путь ложный, ибо не земные революции интересуют их. – Он помолчал. – Голицын отставлен, но он в силе, и ему опасаются противостоять. Он облечён властью тайного общества – самого страшного из всех. Но уверяю вас, он сам страшится кого-то, находящегося за пределами вашей империи, но знающего о каждом его шаге.