и выяснилось, что Нине, единственной из всех я не могу помочь — мало того, в моём присутствии её способности размываются, а порой и вовсе угасают — на время, разумеется. Я же после такого сеанса чувствовал себя не просто выжатым, как лимон, а чуть ли не изнасилованным — в ментальном плане, разумеется.

Многозначительные штришки, верно? Мне он тоже… не то, чтобы не понравился, а навёл на определённые мысли, делиться которыми я ни с кем не спешил. Но от Нины с тех пор старался держаться подальше.

Прочие же коммунары — неважно, спецкурсанты или нет -так же чуяли в ней что-то недоброе, а девушки так и откровенно не любили, называя "ведьмой", "кикиморой" или вовсе «упырицей». Знала об этом Нина? Разумеется, знала, и платила однокашникам молчаливой неприязнью, а то и старательно скрываемой ненавистью.

Зачем Гоппиусу и Барченко понадобилось развивать в девушке эту зловещую способность, неизбежно делая её и без того непростой характер вовсе уж невыносимым — оставалось только гадать. И только в замке доктора Либенфельса, после столкновения с его жуткими «немёртвыми» творениями забрезжило, пусть пока и невнятно, подобие разгадки.

— Трое ваших товарищей недавно вернулись, выполнив смертельно опасное задание.

Голос Барченко звучал глухо, даже ниже чем обычно, моментами переходя в хрип. Глаза под набрякшими веками были усталыми, тусклыми, и я подумал, что он, наверное, не имел случая хорошенько выспаться уже не одну неделю.

— Задание состояло в том, чтобы раздобыть крайне важные документы. Подробности сейчас несущественны, но теперь, когда эти документы у нас… — Барченко запнулся и закашлялся. Кашлял он долго, прижимая ладонь ко рту и сотрясаясь всем своим большим телом. Слушатели — и шестеро спецкурсантов и лаборанты, и Гоппиус, всё это время державшийся за спиной патрона— ждали, задержав дыхание.

— Кх-х… теперь, когда документы у нас, — продолжил он спустя минуты полторы, — мы можем перейти к новому этапу нашей работы. Участие в нём примут не все.

Он выпрямился и обвёл сидящих тяжёлым взглядом из-под насупленных бровей.

— Давыдов… — его палец, толстый, с коричневым ногтем, уткнулся в меня. Я встал

— Я, Александр Васильевич!

— Сидите, молодой человек… Стеценко здесь?

— Здесь! — пирокинетик Егор торопливо вскочил, едва не опрокинув стул. — Здесь Стеценко!

— Отлично… — Барченко кивнул. — Вы второй в списке. Макарук, вы третий. — он указал на Илью, и тот тоже поднялся и даже сделал попытку встать по стойке «смирно», едва не опрокинув при этом стул. Барченко слегка скривился.

— Надо быть аккуратнее, юноша… — он сверился со списком. — Так, четвёртая — вы, барышня.

Нина вставать не стала — выпрямилась, поджав подкрашенные лиловой, почти чёрной помадой губы.

Вслед за Ниной Барченко по очереди ткнул пальцем ещё в двоих, каждый раз заглядывая в свою бумажку. Наверняка ведь и так знает весь список наизусть, подумал я, сам же его составлял — а вот поди ж ты…

— Остальные могут быть свободны. Возвращайтесь к вашим обычным занятиям, молодые люди, и не забывайте — всё, что вы сейчас услышали, категорически не для распространения. единое слово из сказанного здесь и сейчас не должно покинуть эти стены!

По залу прокатились шепотки недовольные шепотки — спецкурсанты вставали и, переговариваясь, направлялись к выходу. Я поймал разочарованный взгляд Марка и едва заметно кивнул — «не тушуйся, потом расскажу!» Он кивнул в ответ и что-то шепнул Татьяне, покидавшей зал вместе с ним.

…а ведь и правда придётся рассказывать! Секретность секретностью, но если хоть раз не оправдать доверие друзей — конец нашей слётанной боевой тройке.

Барченко дождался, когда зал опустеет.

— Сейчас, молодые люди, доктор Гоппиус ознакомит вас с ближайшими планами. Прошу вас, товарищ…

Гоппиус вышел к краю сцены и стал зачитывать, заглядывая в блокнот, «план мероприятий», сводящийся к тому, что «избранные» в сопровождении двух доверенных ассистентов должны будут отправиться на некий загадочный «объект». А до тех пор группа переводится на военное положение — категорически запрещается покидать территорию «особого корпуса», а так же вступать в контакты с кем-либо помимо здесь присутствующих. Робкую попытку Егора выяснить, что именно нам предстоит делать, Гоппиус пресёк в зародыше:

— Попрошу, молодые люди, впредь воздержаться от вопросов. В своё время вся необходимая информация будет доведена до вас в должном объёме. А пока ваша задача — точно исполнять полученные инструкции.

Гоппиус стал зачитывать список личных вещей, которые разрешено взять с собой на «объект», но я его уже не слушал. Всё и так было яснее ясного: Барченко затеял повторение эксперимента Либенфельса с зомби, выбор «спецкурсантов», которым предстоит принять в нём участие, однозначно на это указывает. В первую очередь это Нина с её талантом воспринимать «некротическую ауру». Потом Егор — если уж пули не способны остановить зомби, то возможно, с этим справится огонь? И, наконец, ваш покорный слуга — как имеющий опыт общения с либенфельсовскими мертвяками. И понятно, почему в список не включили ни Марка, ни Татьяну: во-первых, их таланты в этой истории вроде и ни к чему, а во вторых — зачем лишний раз подвергать неокрепшую психику подростков таким нагрузкам? Нет, правда, шутки шутками, а здесь я целиком согласен с Барченко, поскольку хорошо помнил, как корёжило Марка, почувствовавшего — только почувствовавшего! присутствие оживших мертвецов. И не смог бы поручится, что он выдержит повторное испытание.

«Никогда такого не было — и вот, опять!» — как говаривал один государственный деятель обновлённой демократической, прости господи, России. Разумеется, флэшбэки были для меня отнюдь не в новинку, а всё же не случались они довольно-таки давно — пожалуй, тех самых пор, как они выбрались из замка Либенфельса и затащили раненую Татьяну в гидроплан. Но и тот флэшбэк был каким-то… неубедительным, что ли? Так, пара-тройка сценок из повседневной жизни двадцать первого века, по большому счёту не содержавшие никакой ценной информации.

И вот — опять! Причём на этот раз флэшбэк был нестандартный, что ли? Обычно — оно ведь как бывало? Я оказывался как бы в том, другом теле, и мог его органами чувств воспринимать окружающую реальность — но не был в состоянии ни вмешаться в происходящее, ни проникнуть в мысли того, кто в данный момент управлял этим телом. Мотивы, которые им двигали, соображения, исходя из которых он принимал решения — обо всём этом я мог лишь догадываться.

Не то дело теперь. Собственно, ничего и не происходило: мой альтер эго просто сидел