Взяв его за руку, судья поставил бениаминца рядом с собой. Воины снова стукнули древками копий. Юноши-трубачи загудели в рога, отделанные серебром. Над площадью, над головами собравшихся раздался вибрирующий протяжный звук, уносивший их странной памятью крови в глубину тысячелетий, когда люди ибрим-хабиру, будучи безвестными кочевыми ордами, бродили по песчаным степям и поклонялись богу-козлу, предводителю стад, покровителю их единственного достояния.

Площадь замерла. Люди ибрим впились глазами в фигуру высокого статного человека, одетого просто — в светлую домотканую рубаху и шерстяной плащ без узора. Он взволнованно дышал, и его атлетическая грудь вздымалась под грубой тканью.

— Вы просили у бога даря, — сказал Шомуэл, делая шаг назад, чтобы подчеркнуть этим избранность Саула. — Вы просили, и бог назвал мне имя его и показал, где найти его. Вот Саул бен Киш, человек из племени Магрия, от колена Бениамина. Видите ли, кого избрал господь ваш? Сильный, как лев, и от плеч своих выше остального народа. Подобного ему нет во всём Эшраэле.

Невнятный ропот был ответом на провозглашение Саула царём. Дальнозоркими глазами Шомуэл выхватил из дальних рядов лица северян, неодобрительно крививших губы и пожимавших плечами. Кто-то из областей Неффалима, Манаше, Ишхара и Ашера даже позволял себе пренебрежительные жесты. Люди других колен, казалось, находились в растерянности и нерешительности.

И тогда главный судья Шомуэл, взбешённый пренебрежением к его выбору, к выбору всемогущего Ягбе, с силой ударил посохом по каменному возвышению и крикнул яростно:

— Саул — царь Эшраэля!

Тотчас раздался торжествующий крик из колена Эфраимова.

— Да живёт царь! — подняв толстые руки с золотыми перстнями, проорал толстяк Ямин, и его широченная бурая борода закрыла ему лицо.

— Да живёт наш царь! — вторил ему купец Шимон и его сподвижники.

Истошно завопили, словно бросаясь в рукопашную схватку, все эфраимиты, люди Заиорданья, Галаада, Гаддиэля, люди Юды и, конечно, ошалевшие от восторга земляки-бениаминцы. «Царь... царь... — слышалось отовсюду. — Царь Саул... Он поведёт нас против врагов наших...»

— Ему ли вести нас? — возражали другие, которым крайне не понравился такой выбор. — Он больше привык пахать сохой или понырять землю заступом, чем разить врага мечом и повелевать народом. Откуда ему знать царские дела и обязанности?

— За него Ягбе и судья Шомуэл, который не потерпит противодействия избранному царю, — говорили более умные.

— Посмотрим ещё, как это всё получится у верзилы Саула, — ворчали недовольные. Некоторые отвернулись и показывали спину, выражая таким способом несогласие с решением судьи. Но большинство народа ликовало и славило бога за Саула.

Снова раздались заунывные дребезжащие звуки рогов. Воины по обе стороны от судьи и Саула замерли в воинском торжестве.

— Теперь я напомню о ваших обязанностях и о правах царя... — медленно проговорил Шомуэл.

Он громко и отчётливо снова объявил, сколько голов скота, мешков зерна, кувшинов с вином, маслом и мёдом потребуется ни прокормления и обихода людей избранного царя. Сколько ослов и верблюдов, рабов и рабынь должны отправиться вместе с Саулом в Гибу.

— Не забудьте, в случае надобности, вы должны за пять дней собрать ополчение в соответствии с установленными правилами и стать под начало царя. А также судьи, старейшины и вожди племён со своими элефами (отрядами) и колесницами обязаны прибыть вовремя и повиноваться каждому его слову. При отказе или медлительности царь в праве применить военную силу и заставить себе повиноваться. А злокозненных, трусов и предателей он волен казнить. Славьте царя вашего, превозносите ими его и влеките ему ваши дары. — Закончив речь, Шомуэл поклонился народу, царю, судьям и левитам, а затем отбыл к себе и Рамафаим.

— Прошу, господин, принять от меня двух жеребцов из Харрана, — радушно разводил руками Ямин бен Хармах. — И это не считая тридцати белых овец. Доволен ли ты?

— Благодарю, рад буду видеть тебя в Гибе, — ответил Саул, чувствуя неловкость, а потому и лёгкое раздражение.

— И от меня прими, господин, двадцать серебряных чаш. Прими сосуды из зелёного шифера. И пять повозок, нагруженных едой, нужной в походах, и две повозки, полные шерстяных материй и кожаной обуви. — Это перечислял купец Шимон и сладко улыбался.

— Куда гнать овец-то? — спрашивал юдей из Ярихо, нестарый мужчина, ухмыляясь обрадованно. — А вола с возом ячменя?

Бецер замешкался, не зная, что сказать. Приступили к хозяйственным делам почтенный Киш, его брат Нир и другие родственники Саула.

— Сейчас всё учтём и запишем, — вынырнул откуда-то низкорослый Гист с вощёной дощечкой и костяной палочкой.

Дело тронулось. Киш с другими старшими позвали юношей и рабов. Начали составлять обоз из подаренных повозок, груженных зерном, вином и маслом, повозок с тканями и дорогостоящими вещами. Отдельно охраняли и вели коней, потому что они стоили гораздо дороже, чем обученные ремёслам рабы. И всюду, как горошина по блюду, юрко пробегал-катался низенький Гист со своими вощёными дощечками. Всё замечал, всё учитывал и записывал, давая Кишу весьма полезные советы.

К Саулу подошли несколько молодых мужчин из семей землевладельцев от колен Юды, Эфраима и заиорданского Галаада. Они назвали себя и объявили, что вместе составят отряд в сто воинов, пойдут в Гибу, поселятся рядом и будут охранять царя. Немного смутившись поначалу, Саул обрадовался и пригласил своих первых приспешников следовать за ним.

Но многие влиятельные люди из северных областей Эшраэля не скрывали недовольства. Они громко осуждали решение Шомуэла. Никаких даров избранному царю они не поднесли. Когда Саул направился к воротам Машшита, чтобы ехать в Гибу, вслед ему крикнули что-то оскорбительное. Окружавшие Саула молодые воины схватились за ножи.

Саул остановил их и, не отвечая обидчикам, молча покинул город.

Небольшой городок Явиш Галаадский дремал в лучах раскалённого солнца. Ворота из выцветших досок, изъеденных древоточцами, были распахнуты. В них проходили ослы, нагруженные вязанками хвороста, связанными туго копнами зелёной травы и перекидными сумами, в которых возят глиняные сосуды с кислым молоком, оливковым маслом, вином и чистой родниковой водой. Медлительные волы тащили корявые повозки со строительным «мнём для городских нужд. И когда селянин погонял нескольких овец на рынок, или шли охотники, подстрелившие у водопоя робкую газель с изогнутыми рожками. Над городом проносились чёрные ласточки. Бурые коршуны парили высоко в небе, раскинув крылья, издавая жалобные писклявые стоны.

Однажды посреди этого знойного покоя, среди ослов и волов, среди бедных селян из людей ибрим возникли, приблизившись от дальних холмов, семь беговых верблюдов. На них звенели медные бубенцы, многоцветьем горели кисточки сбруи и пёстрые накидки чернобородых всадников. Подъехавший первым крикнул высунувшемуся из-за стены сторожу, тощему старику в выцветшем кидаре: