– Сынок, – наставительно начал мастер-канонир, – уж коли мы потерпели кораблекрушение, то не станем отказываться от всех прелестей жизни, которые встречаются на суше. Видишь ли, на земле матрос отправляется в увольнительную. И так как сегодня пришел наш черед – мы свободны в своих маневрах… Вот моя точка зрения.

– И я ее разделяю, матрос. Вот увидишь, когда наш зверь о десяти лапах будет поджарен и съеден, я тут же состряпаю тебе еще какое-нибудь изысканное блюдо. Я отсюда вижу пальмы самых разных видов, не считая саговых и кокосовых. Мы изготовим пальмовое вино, которое заставит тебя забыть вино из камбуза и супы, которые кок сдабривал исключительно жиром со своей тельняшки. О! Я хорошо знаком с жизнью дикарей. Много лет прошло с тех пор, когда я впервые изучил «Робинзонаду».

– Будь по-твоему. Но в ожидании саго и пальмового вина, я полагаю, было бы неплохо дойти до плота и взять немного сухарей и крепкого спиртного; что ты думаешь на этот счет?

– Что ты совершенно прав… Эй! Секундочку, Пьер… погоди-ка немного. Хотя мы разбили лагерь всего в ста пятидесяти метрах от берега, тебе следует вооружиться. Мы ведь не знаем, что здесь за страна, кем она населена. А добрые люди, проживающие в этих широтах, как ты справедливо заметил, весьма неравнодушны к человеческому мясу. Если бы наши желудки не были такими требовательными, мы прошлись бы по округе, но ты сам знаешь пословицу: «Голодное брюхо…

– …к учению глухо». А ты трещишь и трещишь, как попугай матушки Бигорно. Хватит болтать. Я беру ружье и…

– Там! Как я тебе и говорил.

– Надо же, черномазый.

К друзьям бегом направлялся высокий, совершенно голый чернокожий мужчина, вооруженный копьем. Возможно, его привлек аромат краба, варящегося в собственном панцире.

Увидев двух европейцев, абориген остановился как вкопанный, вытаращил удивленные глаза и широко открыл большой рот, демонстрируя частокол черных, как уголь, зубов.

– Гром мне в паруса, какая же уродина этот господин Орангутанг!

– Не соизволите ли войти, – любезно пригласил Фрике. – Вы могли бы оставить вашу алебарду в гардеробе.

Чернокожий дикарь с черными же зубами. – Какой аппетит! – Умение поблагодарить после еды – редкая добродетель. – Каким образом платок Пьера ле Галля мог послужить поводом для объявления войны. – Последний пласт азиатского континента и первый пласт земель Океании. – Подводный разлом, разделивший их. – Трудный, но действенный метод, к которому прибег Фрике, дабы изучить географию. – Потасовка с ударами камнями и бой холодным оружием. – Поражение первого экспедиционного корпуса. – Триста зарезанных китайцев.

Чернокожий мужчина испустил горловой крик и медленно приблизился к французам – его движения напоминали движения дикого животного, которое до ужаса боится, но одновременно сгорает от любопытства. Взгляд больших испуганных глаз с яркими сияющими белками метался от одного европейца к другому. Ободренный неподвижностью Пьера и Фрике, дикарь протянул черный палец, сухой, как сучок лакричника, и коснулся лица молодого человека. Затем он легонько потер белую кожу парижанина, как будто надеялся обнаружить под ней привычную черную физиономию. Белый цвет кожи пришельцев буквально ошеломил чернокожего незнакомца.

Когда храбрый островитянин осознал, что странные существа, стоящие перед ним, действительно наделены белым цветом кожи, он отступил на два шага назад, бросил копье, схватился обеими руками за живот и зашелся в приступе безудержного смеха. Затем, охваченный весельем, которое вскоре достигло небывалых размеров, он принялся кататься по земле, кувыркаться, подпрыгивать и в конечном итоге растянулся во весь рост, содрогаясь в странных конвульсиях.

– Он немного фамильярен, но обладает веселым нравом, – заметил Фрике.

– Черт возьми, – невозмутимо ответил Пьер ле Галль, – по всей видимости, он никогда не видел белых людей, и мы должны казаться ему, по крайней мере, выходцами с луны. О! Глянь-ка. Его зубы так же черны, как и его кожа!

– Все потому, что он жует бетель.

– Может быть, пригласим его отобедать?

– Именно это я и намеревался сделать. Наш краб готов, за стол, господа…

Пьер разрубил колоссального ракообразного на две части, срезал большой пальмовый лист, положил на это импровизированное блюдо настоящую груду белого мяса, состоящего из коротких и ароматных волокон, и предложил еду чернокожему, который не заставил себя упрашивать и тут же принялся жадно пожирать угощение.

– Вот так штука! Какой он прожорливый!..

– Его зубы сильно смахивают на гвóздики, можно сказать, что их обтесали абордажной саблей. Б-р-р… пара челюстей, как эти, перекусят ногу взрослого мужчины, словно куриное крылышко.

– Легко верится, что наш весельчак не новичок в подобном деле.

– Как! Уже закончил…

– И, кажется, просит добавки!

– Держи, дружище, мне не в чем тебя упрекнуть, тут еще больше двадцати кило мяса. Давай, ешь, чувствуй себя как дома.

Еще четыре раза подряд чернокожий абориген просил наполнить его «тарелку», пока, к вящей радости терпеливых «официантов», не набил себе живот. Затем, насытившись и осмелев от столь доброжелательного приема, островитянин вновь приблизился к белым путешественникам: на сей раз его заинтересовал Пьер ле Галль, с которого дикарь не сводил больше глаз.

Моряк не мог понять, какой мистической силой вызвано столь пристальное внимание, и в задумчивости вытащил из кармана платок в широкую красную клетку, который он медленно развернул.

Удивление славного дикаря достигло апогея: увидев яркий кусок ткани размером с крупного попугая, он впал в оцепенение. Пурпурные цвета, сияющие перед глазами, очаровывали чернокожего мужчину, гипнотизировали. В конце концов, островитянин не устоял на месте и, подталкиваемый непреодолимым вожделением, протянул крючковатую руку, схватил ткань и изо всей силы потянул ее.

Но Пьер крепко держал свой платок, да и ткань оказалась прочной.

– Убери лапы, парень. У меня только один платок, и я им дорожу. Какого дьявола ты собираешься с ним делать, ведь в твои ноздри вставлена кость шести дюймов длиной? Надо же, – обратился моряк к Фрике, захохотав, в свою очередь, – я все задавался вопросом, на что же он похож, такой вот разукрашенный. И сообразил. Когда я был юнгой, реи бушприта[36]еще были оснащены квадратным парусом, называющимся «блинд». Клянусь, что, глядя на безделушку, которую он таскает вставленной в перегородку носа, невозможно не вспомнить о старой доброй рее бушприта, забытой более тридцати лет назад.[37]Ну да ладно. Это вовсе не повод рвать мой платок.