Бой был тяжелый, но одолели.

Данииловы полки подтянулись, встали плотней, подождали, пока встанут и пешцы. Рыцари тоже не торопились, они нависали над поляной своей массой, высились на крупных конях, огромные рогатые шлемы добавляли роста, а широкие плащи с огромными красными крестами, укрывавшие мощные латы, делали их много шире. Но волынцы не испугались и выстояли.

На поляне, пусть и широкой, тяжелая конница Бруно потеряла большую часть своего преимущества, им не разогнаться тараном и не развернуться, а малейшая кочка или ямка могла привести к тому, что тяжелогруженая лошадь спотыкалась и всадник терял равновесие. Когда это сообразили русские, они принялись бить коней по ногам, а потом добивать упавших рыцарей уже на земле.

Грохот сшибающегося железа, звон мечей, крики боли и злости, конское ржание, чьи-то команды и ругань… все перемешалось. Рыцарям не удалось использовать свое преимущество – мощь закованных в железо людей и коней, их окружила и закрутила почти на месте людская масса пеших и конных полков Даниила. И пусть было этих воинов немногим больше грозных рыцарей, они смогли справиться.

Падать нельзя, поляна слишком мала для широкого боя, потому число погибших быстро увеличивалось. Выбитые из седла, раненые быстро прощались с жизнью под копытами бешено гарцующих коней. Крики, ругань, лязг сталкивающегося железа, ржание раненных лошадей, всхрапы… Поляна всхолмилась трупами погибших лошадей, о которые спотыкались еще живые, падая или вставая на дыбы, всадники летели наземь, чтобы так и остаться лежать, закончив жизнь под трупом собственной лошади, или дожидаться судьбы после окончания битвы.

К Бруно с его стягом все же сумели пробиться несколько русских, теперь главным было быстро подрубить древко стяга. И снова помогли длинные рукояти топоров и крепкие руки, привыкшие не только к мечу, но и к обычному плотницкому орудию. Увидев, что знамя ордена упало, рыцари бросились обратно к городским стенам, и тут Даниил порадовался своей предусмотрительности. Под стенами их поджидали воины Дмитра, успевшие обойти город и до поры засесть в засаде.

Теперь тяжеловооруженные рыцари представляли собой плачевное зрелище. В город не попасть, потому что перед его воротами встал полк Дмитра, а со стен поддержали горожане, успевшие перебить небольшое число оставленных внутри крепостных стен тамплиеров и теперь с успехом метавшие стрелы в пытавшихся вернуться их товарищей. Удирать прочь через лес на лошади в тяжелых доспехах невозможно, да и куда? Любая кочка, любой ручеек, которыми изобиловали окрестности, могли оказаться последними на пути, ни перескочить, ни объехать. Рыцарская конница хороша на открытых пространствах, когда возможна атака в лоб с подавлением. Но как только они сталкивались с вот такими условиями, когда вокруг тесно и топко, все преимущество тяжелого вооружения пропадало.

Мало кому удалось уйти, оставшиеся в живых позже присоединились к Тевтонскому ордену, потому что от тамплиеров Бруно уже почти никого не осталось. Этот орден еще скажет свое слово во Франции, но среди французских тамплиеров едва ли будут потомки тех, кто воевал у стен Дрогичина.

Когда затихли последние очаги сопротивления, Даниил увидел Дмитра, стоявшего, уперев руки в бока, и по-хозяйски оглядывавшего поле боя. И столько было в этой позе уверенности, словно хозяин подсчитывал прибыль или убыль на собственном дворе. Кто-то прокричал: что делать с пленными рыцарями? Дмитр махнул рукой:

– Тащите в крепость, там разберемся!

– Да тяжелые они, заразы! – крепко выругался какой-то дружинник.

– А вы их разденьте, не в железе же тащить!

Вечером дружинники Даниила хохотали, с удовольствием пересказывая друг дружке, как неуклюже выглядели сброшенные со своих лошадей рыцари, как были беспомощны… Ойкнувший перед самым боем молодой дружинник краснел, когда его хвалили за смекалку. Ему удалось запрыгнуть на коня позади одного из рыцарей и с усилием провернуть его рогатый шлем, полностью лишив того возможности что-то видеть.

Но особенно громкий смех раздавался там, где стояли эти самые пленные. Даниила заинтересовало, чего это так веселятся дружинники. Выйдя на площадь, окруженную множеством народа, он и сам не смог сдержать улыбку. Вытащенные из лат рыцари выглядели жалко, они стояли, прикрывшись сложенными руками и со страхом озираясь вокруг. Дело в том, что дружинники пошалили. Сказано раздеть – раздели. Догола, сняв не только латы, но и все остальное.

Правда, двум рыцарям, обладавшим особо разукрашенными шлемами, их на головы все же вернули, связав при этом руки за спиной, чтоб не смогли снять свою гордость. Так и стояли те голышом, но с огромными ведрами на головах, увенчанными одно рогами, а другое каким-то флажком.

Даниилу стало даже жаль покрытых синей в пупырышках кожей, перетаптывавшихся на холодном весеннем ветру вояк, он махнул рукой:

– Отведите уж в тепло, замерзнут же.

– Пусть! – хохотал какой-то дюжий детина. – Если и отморозят то, чем детей делают, так не беда, меньше дураков на земле будет!

Но пленных все же пожалели: и одежонку дали, и под крышу увели, и даже накормили. Русский народ отходчив, если его разозлить, то бьет сильно, но когда злость пройдет, то даже бывшего врага пожалеть способен.

Конечно, немало пострадало и дружинников Даниила, все же не против детей дрались, а против обученных и вооруженных жестоких воинов. Но сейчас говорить о ранах и ушибах не хотелось совсем, помянули только погибших, похоронили с честью и снова принялись хохотать над разными случаями с железным войском.

Они хороши, только когда воюют в чистом поле и по своим правилам!

Если б знали дружинники, насколько они правы. Правда, через несколько лет нашелся русский князь, который и в чистом поле, вернее на льду, позволив им воевать по собственным правилам, сумел победить непобедимых.

И нестрашным казался любой враг, а жизнь впереди только хорошей и мирной. Если уж таких чужаков прогнали, то кого бояться? Но бояться было кого…

А на востоке росла новая грозовая туча…

Русские князья ничего не поняли из трагедии на Калке, возможно, потому, что ее участники почти все погибли, а оставшимся это было даже на руку. Страшные времена на Руси продолжались. Вместо того чтобы договориться и сообща противостоять внешним врагам, князья по-прежнему воевали друг с дружкой, уничтожая собственный народ и разоряя свои же земли. Предупреждению не вняли…

Все казалось, что побитые половцы теперь неопасны, значит, и ждать беды неоткуда. Не обеспокоились даже тогда, когда во Владимирскую Русь потоком хлынули беженцы из Волжской Булгарии. Великому князю Юрию Всеволодовичу задуматься бы, от кого бегут да почему, но он привычно махнул рукой и расселил беженцев по городам. Это позже сыграло злую шутку, ведь, по степным обычаям, это давало монголам повод истреблять булгар и в русских городах тоже, а значит, брать их штурмом. Но Русь жила по своим законам, нимало не задумываясь над чужими.

Зарево страшных лет уже загоралось на востоке, и беспечность прежде всего Великого князя Владимирского была преступной. Русь не ждала беды и от нее не оборонялась. За эту беспечность и хлебнула лиха сполна…