Из-под дома растёт одуванчик. Из каких стран занесло его, каким ветром?

Низкая арка во внутренний двор. Решётка не заперта.

– Пойдём?

– А можно? – спрашивает Гриша.

Кнехт кивает.

Изнутри совсем не так, как снаружи. Стена трескается, заляпана штукатуркой как попало, закрашена жёлтой краской. Внешняя проводка, некрашеные деревянные ставни из косых планок, железный фонарь из стены.

– Фонарь старый, – говорит Гриша. Пауль кивает. По крайней мере, тридцать лет назад он уже здесь был.

Стоит ли говорить, что здесь, за этим низким окошком, жил доктор? И для Пауля этот двор навсегда – гадкий вкус деревянной палочки в горле. «Когда вы уже научитесь открывать рот нормально, Пауль, вы ведь уже большой мальчик?»

– Здесь раньше жила собака, – то ли спросил, то ли просто сказал Гриша.

– Тут везде живут собаки, – пожал плечами Пауль, – у многих…

– Большая, белая. С треугольными ушами.

– Откуда ты знаешь? – Ну да, собаки все с треугольными ушами или почти все. Но большая белая?.. Откуда?!

– Не знаю, – серьёзно сказал Гриша, – этому двору подошла бы такая собака.

– Это была собака доктора, – сказал Пауль. – Большой умный пёс, его звали Эмиль.

И неожиданно для самого себя рассказал, как в детстве боялся собак. И доктора тоже боялся. И однажды доктор был занят, пришлось ждать, от страха сводило зубы и скрипело в животе. И тогда лохматый Эмиль подошёл и лёг Паулю на ногу. Пауль замер. А потом тихонько погладил Эмиля. И потом приходить к доктору было уже не страшно. Хотя, казалось бы, ничего такого не произошло.

Кнехт вдруг страшно смутился. Он никогда не рассказывал никому о своём детстве, чего вдруг?.. А Гриша сказал:

– Надо же. Вы здесь жили… И сейчас. Живёте. Прямо здесь. В таком… старом городе.

– В этом есть свои неудобства, – пробурчал Кнехт.

– Ходите по брусчатке, – продолжал Гриша.

– Ты находишь это прекрасным? – Кнехт посмотрел на подмётки своих ботинок. Да, обувь тут стирается быстрее обычного. Если ехать, надо покупать новые. Если ехать… Стоп, откуда взялось это «если»? Он ведь уже решил!

– Да, – вдруг твёрдо сказал Гриша, – я нахожу это прекрасным. В нашем городе совсем нет таких улиц, один асфальт. И дома все одинаковые. Есть, конечно, центр города, там по-другому. Но это далеко. А там, где мы живём, там… Там совсем не так.

…Неужели этот мальчик живёт в типовом районе? Такой глазастый, как же он научился видеть?..

– Но у нас тоже бывает очень красиво, – добавил Гриша. – Всё зависит от того, как падает свет.

* * *

Они ходили и ходили по улицам, маршрут выбирал Гриша, а Кнехт просто шёл рядом и смотрел. Гриша ходил быстро, длинным ногам Кнехта удобно в таком темпе. А внезапные остановки на фотографирование не раздражали. Кнехт замирал и вдруг смотрел на город Гришиными глазами: красивый, чёрт его возьми, попробуй уехать из такого.

Двери – все разные; окна, шпили, и башенки, и булыжная мостовая. И свет, свет! Какой разный. Хорошо, что сегодня такое солнце.

– Надо успеть, – говорил Гриша, – уже и так поздно… Скоро будут прямые лучи, это совершенно неинтересно.

Человек-спичка, такой тонкий, – и такой громоздкий у него фотоаппарат. Кнехт предложил понести камеру, Гриша даже не ответил.

И совершенно неожиданно их снова вынесло на Ратушную площадь.

* * *

Кнехт пытался посмотреть на это место заново, будто он здесь впервые, но не получалось. Это как смотреть в зеркало и представлять, будто это лицо другого человека. Красиво? Ну, наверное… Слишком предсказуемо; и слишком уж много народу. Хотя часы… Башня с часами – это, наверное, интересно… Но ведь в любом городе есть такая башня, разве нет?

Кнехт обернулся на мальчика.

Грише никакого дела не было до башни с часами. Он смотрел под ноги.

– Мостовая? – спросил Кнехт.

– Да. Это так… Красиво. Почему сейчас не делают так?

– Знаешь, а я ведь в детстве писал сочинение про брусчатку.

– Сочинение?

– Ну да. Вы пишете в школе? Вот и мы. Тема была какая-то конкурсная, «Мой город» или что-то такое… Все писали про обычные достопримечательности, одна девочка – про свой двор. А я – про брусчатку. Потому что она… Она дышит. Это такая рабочая часть города; по ней идёт столько ног! И она принимает и принимает людей, и лошадей, и колёса – всё-всё городское движение. На неё никто и не смотрит обычно, чего смотреть под ноги… Разве что ищешь что-нибудь. А ведь брусчатка – совсем не то, что тротуар. Если потеряешь монетку – на асфальте ей лежать полминуты, не больше! Если спичку или другой мусор – до утренней метлы дворника. А если упадёт на брусчатку… Есть шанс. Затеряться, спрятаться между булыжников, и лежать долго-долго, и смотреть, как прорастает трава… Сверху её топчут, а она всё равно пробивается и даже зеленеет. Под ней можно спрятаться, сохраниться. Брусчатку, конечно, меняют время от времени. Но всё же она долговечней, чем асфальт, и хранит столько следов…

Булыжная память длиннее асфальтовой примерно в тысячу раз.

Как же он помнит всё это?! Ничего не забыл. Нет, совсем ничего. Кнехт вдруг испугался: зачем он это рассказывает чужому, совершенно незнакомому мальчику?

Но Гриша просто коротко кивнул, будто понял. И почти лёг на площадь; ему нужен был ракурс. Кнехт не мешал, просто следил, чтобы мальчика никто не задел.

Часы пробили одиннадцать. Ничего себе; кажется, должно быть часа четыре дня, а тут – одиннадцать! И ещё весь день впереди! Нет, у ранних вставаний есть свои плюсы.

* * *

А потом Гриша сказал: на море. Кнехт пожал плечами, и они пошли в порт.

Чуть не доходя, свернули в сторону – там можно пройти между домами. Странный кусок берега: бетон крошится одуванчиками и клевером, из него торчит ржавая арматура. Порт совсем рядом, виден красный паром: всего через несколько дней Кнехт уедет на таком. Вода бурого цвета, совсем не хочется называть её морем: что-то вроде мелкого залива. Но Гриша сказал:

– Море.

И сел на тёплые бетонные плиты.

Кнехт расшнуровал ботинки и сел рядом, а потом лёг. Стал смотреть в небо и слушать море. Почему он так долго не приходил сюда?

Гриша лениво бросал камешки в воду. Жарко. Кнехт чуть шевелил босыми ногами: устали, давно не ходил столько, и так приятно чувствовать уставшими ногами морской ветер.

И тут мальчик заговорил, быстро, чуть заикаясь:

– Это очень красивый город. Но у тебя с ним что-то не то. Не знаю, что у вас разладилось, но это надо вернуть.

Кнехт не удивился. Высокое небо перед глазами, солёный ветер гуляет по босым ногам, рядом сидит мальчик с луны. Чему тут удивляться?