В гостиной, около одного из двух пластиковых окон с вмонтированными между стекол резными жалюзи, имелось отгороженное пространство для кабинета. На маленьком столике – компьютер. Книг почти не было, зато на стенах висели картины. Купидо обратил внимание на две гравюры, портрет Англады, который счел превосходным, и несколько акварелей – на них округлыми четкими буквами была выведена подпись Глории. Он сам не знал почему, но удивился, увидев ее, – детектив подумал, что тот, кто создал эти картины, не мог оставить на них такой незатейливый автограф. Между двумя окнами на стене висела фотография студентов выпускного курса, а под ней – лицензия на адвокатскую деятельность, хорошо видная любому посетителю.

Англада довольно скоро вышел, они спустились на улицу и после десятиминутного ожидания наконец поймали такси и направились к дому Глории в Сеа-Бермудес. Пробки были ужасными. Забастовка работников метро, не принявших минимальные субсидии, установленные муниципалитетом, парализовала подземку. В результате люди пользовались наземным транспортом и на дорогах творилось черт знает что.

По пути Англада немного рассказал сыщику о районе, куда они ехали. Отец Глории, как и все военные, обладал способностью предвидеть будущее, – возможно, его научили в академиях искусству опережать время и врага, будь то сражение, террористический акт или любое другое непредвиденное обстоятельство, – и применил свою способность в гражданской жизни, купив одну из просторных квартир, продававшихся тогда в этом районе очень дешево; их приобретали в основном военные, служившие неподалеку, в Монклоа. Потом уже Глория на свои первые доходы – и, несомненно, с отцовской помощью, подумал Купидо, – сначала сняла, а потом купила мансарду в том же самом здании; это был обычный чердак, превращенный в студию. В эту мансарду они и направились в первую очередь.

– Сюда она приходила рисовать. Или когда хотела побыть одна, – сказал Англада, пропуская сыщика вперед.

Студия, просторная и светлая, с двумя тяжелыми колоннами в центре, была прямоугольной формы, свет в нее проникал через три круглых окна, придававших помещению несколько богемный вид. За окнами простирался пейзаж: карминовые крыши на зеленом дымчатом фоне леса Деэса-де-ла-Вилья. Напротив входа, в стене поменьше, были две закрытые двери, одна, должно быть, вела в ванную, а другая – в маленькую комнатку. Между дверьми стояла этажерка, где громоздились банки с красками, кисти, папки для бумаг, тетради и какие-то книги – все в том художественном беспорядке, который Купидо уже видел на фотографиях студий многих художников. На третьей стене висели картины, иные просто стояли, прислоненные к ней и повернутые лицевой стороной от наблюдателя, – художник явно не желал, чтобы другие видели его наброски, которые он не закончил или не решился уничтожить; в конце концов, подумал Рикардо, всякая незаконченная картина – это история маленького краха, так же как для писателя всякий незавершенный рассказ или роман, брошенный на середине, есть доказательство ошибки в оценке собственных сил или таланта. Купидо подумал, что для детектива любая неразгаданная загадка – тоже поражение.

Всюду, куда падал взгляд, – у двух широких колонн, в проемах между окнами и на паре мольбертов, повернутых к свету, – стояли последние работы Глории, которые она уже завершила или вот-вот должна была закончить: серия написанных маслом пейзажей заповедника, Юнке и Вулкана, долин, спрятанных в их складках, и озер; группа оленей, бредущих на водопой; лани, высовывающие морды из кустарника. На других полотнах, поменьше, Купидо обнаружил вариации на тему рисунков из пещер, которые он столько раз видел двадцать лет назад. Несколько фотографий самих рисунков были пришпилены кнопками к стенам, там и тут, в порядке, непонятном ему, но, возможно, имевшем жесткую и тайную логику в глазах Глории. Рикардо подумалось, что две эти серии – земля и ее обитатели – вполне дополняют друг друга. Чудесным наскальным рисункам цвета ржавого железа, которые двадцать лет назад, мочась на них, оживляли подростки, такой пейзаж очень соответствовал. Пейзаж, где смешивались доисторическая суровость и отголоски потерянного рая. Казалось, только в такой местности и могли появиться нитевидные, предельно символические фигурки, иногда сведенные к простой закорючке, а иногда свидетельствующие, что их авторы думали не только о еде и выживании. Глория одухотворила эти изображения, наделила темные и красноватые лица чувством страха, желаниями и радостями, она явно хотела представить себе, какими мы были прежде.

Купидо подошел к этажерке. Некоторые папки, перевязанные красной тесьмой, разбухли от эскизов и набросков. Кроме них, здесь лежали блокноты, каталоги выставок и монографии о различных стилях и художниках.

Англада молчал, глядя на картины, свободно передвигаясь по студии, ничего не трогал, как отец, не желающий менять ни одной детали в комнате своей трагически и преждевременно погибшей дочери.

– Вы знаете, что Глория вела дневник? – спросил его детектив.

– Дневник! – воскликнул тот, шлепнув себя ладонью по лбу. – Да, знал, хотя никогда его не видел. Несколько раз она что-то о нем говорила. Это важно?

– Может быть. Ведь он мог бы нам что-нибудь прояснить. Глория иногда брала его с собой в Бреду, хотя в последний раз этого не сделала. По крайней мере, его не было среди ее вещей.

– Кто вам о нем сказал?

– Давид, кузен Глории. Он однажды его видел. Думаю, надо поискать.

Купидо заметил, как Англада напрягся, это непредвиденное обстоятельство его несколько насторожило. Наверняка Глория писала о нем какие-то интимные вещи, упоминала небольшие обиды, мелкие трения, нескромные и веселые подробности, и Англада скорее всего боялся, что детектив будет все это ворошить и лезть в их с Глорией жизнь, которая не имеет отношения к расследованию. Тем не менее он кивнул:

– Думаю, Глория была бы согласна.

– Где она могла его хранить?

– Сейчас я припоминаю: однажды я в шутку сказал, что тайком его прочитаю. Она ответила, что мне никогда дневник не найти – она хранит его, как зеницу ока, – медленно произнес Англада.

Они оглядели студию, пытаясь определить возможные места для тайников.

– Не думаю, что он здесь. Скорее в квартире. Как только вы туда попадете, вы поймете, почему я так говорю.

– Вы были правы, – согласился Купидо, когда они спустились в квартиру.

Это было жилище с более высокими, чем обычно, потолками, украшенными алебастровыми карнизами и слишком большими розетками. Прихожая переходила в просторную гостиную, разделенную перегородкой с двойной раздвижной дверью на две симметричные части. Квартира больше походила не на жилище молодой женщины, а на наследство недавно умерших родителей, которые и придумали все эти массивные украшения. Глория не хотела отказываться ни от превосходной мебели, ни от обилия лепнины, ни от развешанных родителями фотографий; она даже не стала вешать на незанятые места на стенах свои картины. В результате большая комната оказалась заполненной вещами, там было много мест для тайников.