Первая школа для девочек была открыта в 1844 году[192] по инициативе некоей Мари Анн Андерсен, создавшей в Нинбо (порт в Восточном Китае) общество по образованию женщин. Затем такие школы стали создаваться в других открытых портах, и в 1902 году в миссионерских школах обучалось уже около 4 тысяч девочек[193].

Потом эти девочки, вырастая, становились жёнами новых политиков, бизнесменов Китая. Они были подготовлены к общению с западными женщинами и учились многому, общаясь с ними, как в самом Китае, так и выезжая вместе с мужьями за границу[194]. Жёны Сунь Ятсена и Чан Кайши тоже окончили такие же школы. Были и девочки из бедных семей (вначале именно таких детей начали опекать миссионеры), окончившие миссионерские школы и вошедшие в культуру Китая тем или иным образом. Так, дважды проданная в рабство Линь Хэпин после окончания миссионерской школы стала общественной деятельницей, активной сторонницей Сунь Ятсена, выступала за эмансипацию женщин[195].

Практически все женщины Китая, которых можно отнести к первым феминисткам, к борцам за женское равноправие, за эмансипацию, окончили школы, открываемые миссионерами. Нельзя забывать, однако, что слой женщин, вовлечённых в этот процесс обучения, был тонок, география распространения такой формы обучения весьма ограничена.

Естественно, таким путём теория и практика западного феминизма не могли быть привнесены в Китай. Но предпосылки для зарождения определённого мировоззрения в китайском обществе (пусть и чрезвычайно малой его части) появились: создавались условия к формированию у женщин иной самооценки, чувства собственного достоинства.

Прочие влияния

Иногда говорят об определённой роли тайпинов в становлении феминистской идеологии в Китае. Точка зрения, что первые зёрна женского равноправия были посеяны именно ими, имеет следующую аргументацию[196]. Во-первых, в армии тайпинов были специальные женские батальоны и, кажется, весьма немалочисленные. Правда, странны были эти объединения: в одном были «вдовы-девственницы», в другом – бывшие жрицы любви. К тому же строились эти подразделения жёстко по половому признаку, объединяя женщин различных, в сущности, маргинальных групп. Признавая заслуги этих женских подразделений в ведении боевых действий, тайпины в отношении к женщине были тем не менее традиционны. С одной стороны, в лагерях тайпинов были весьма аскетические правила поведения и жёстко каралось дурное обращение с женщинами, но, с другой стороны, в частушках и прочей поэзии тайпинов женщина традиционалистски воспринимается либо как предмет удовольствия, похоти, либо как источник всяких зол. Первое упоминание запретов бинтования ног у китаянок относится тоже к тайпинам. Наличие в их рядах так называемых варварских женщин[197] послужило основанием для обвинения тайпинов в нарушении священного распорядка жизни. Но более важным аргументом значения тайпинов в формировании основ феминизма в Китае служит то, что тайпины заявили в своей аграрной программе о распределении земли каждому, независимо от пола[198]. Есть упоминания о наличии пусть и незначительного, скорее единичного, участия женщин в каких-то эшелонах власти тайпинов. Однако известная и первая, по авторитетным свидетельствам, современная исследовательница-историк женского движения в Китае 一 Оно Кадзуко 一 считает, что о какой-то эмансипации женщин и даже просто об участии женщин в тайпинском движении говорить «исторически преждевременно»[199]. И всё же, некая кратковременная феминистическая интервенция, можно предположить, состоялась: первая прививка неких элементов феминистской идеологии, посев горчичных зёрен феминизма произошёл. Кстати, ведь и здесь мы можем упомянуть – вспомнив об идеологии тайпинов – про христианский след.

Не только естественно для марксистского понимания истории[200], но и действительно существенно для дальнейшего этапа развития как женского движения, но и феминистской мысли является появление индустриальных рабочих-женщин в Китае. Уже цитированная Оно Кадзуко[201] подчёркивает, что в «период ранней индустриализации женщины-рабочие уже были не единичны. Интересно, но они не были индустриальными рабочими прежде рож-рождения шёлкомотальной промышленности, которая возникла в 1878 году» под руководством французского инженера (ранее построившего такое производство в Японии) «как результат привнесённой вестернизации»[202]. Чжан Чжидун, один из наиболее авторитетных политических реформаторов своей эпохи, настаивал на соединении современных технологий с традиционными устоями Китая. Он считал, что китайская мораль не допускает участия женщин в промышленности, они должны работать дома, и он был не одинок в таком убеждении. Но шёлкомотальное производство требовало женских рук, и так возникла прослойка индустриальных рабочих-женщин. Понятно, что «рабочие раннего периода индустриализации» или «рабочие индустриальные» вряд ли могли привнести нечто в нарождающуюся идеологию феминизма (как и в любую иную идеологию, кроме как бунта). Но отряды этих женщин-рабочих будут впоследствии вовлечены в политические движения. А «союз личных и политических дел и меняющееся в результате сознание» – это уже составляющая часть нарождающегося женского движения в стране[203].

За рамками рассмотрения возникающих в Китае в преддверии реформ различных теорий общественно-политической мысли следует отметить, что почти каждый бывший в то время на слуху политический или общественный деятель высказался по какой-нибудь проблеме, касающейся китайских женщин, против той или иной формы их дискриминации, так или иначе указав на необходимость срочного освобождения женщин и нового определения роли женщины в обществе. Так, Кан Ювэй создаёт в 1883 году общество против бинтования ног[204]. Его дочери уже не бинтовали ног, и это по-прежнему подвергалось осуждению, даже его ближайшими родственниками. Ведь «золотой лотос» (так с присущей китайской традиции поэтичностью называлась бинтованная женская ножка) являлась не только мерилом красоты невесты, но и определяла статус её семьи – хороший уклад и определённый достаток (поскольку с бинтованными ногами женщина, будучи малополезной в любом труде, была лишь предметом услады хозяина)[205]. Созданное Кан Ювэем общество не имело реальных достижений и вскоре прекратило своё существование; но в 1885 году вновь было образовано братом Кан Ювэя; Лян Цичао также участвовал в этом движении. Аргументация поборников движения против бинтования ног, кроме констатации жестоких последствий для здоровья женщин, сводилась к тому, что «у женщин возрастут силы, возможности, что скажется на обогащении нации во всех сферах и пойдёт на пользу усиления страны»[206].

Одновременно жёны иностранцев развернули аналогичное движение, организовав Общество естественных ног, штаб-квартира которого находилась в Шанхае. В этом движении не было, так сказать, производственно-патриотического утилитаризма, акцент делался, прежде всего, на то, что процедура бинтования ног уродует женщин и снижает свободу их передвижения. Эти иностранные дамы составили записку, своего рода манифест-обращение к властям Китая, в которой просили императора через его сановников обратиться к подданным с призывом не уродовать женщин. Записку перевели на китайский язык и переслали главе европейского