— Не волнуйся, Рустам, ты его победишь, — услышал он рядом голос Ауриньша.

Маргус сел рядом с ним и положил ладонь на его тощее колено.

— Э, тебе хорошо говорить, — горько махнул рукой Рустамджон, — ты не выступаешь…

— Выступаю, — спокойно возразил Маргус. — Невмержицкий договорился с начфизом, тот разрешил — вне конкурса…

— Не боишься?

— Нет… Не знаю. Мне интересно — раньше я только в институте бои проводил, с нашими, — Ауриньш опустил голову.

— А ты откуда знаешь, что я его победю… побежду… э-э, как по-русски правильно? — деликатный Садыков старался отвлечь Ауриньша от грустных мыслей.

— Правильно — «смогу победить», например… Это очень просто, Рустам. Что ты умеешь делать очень хорошо?

— Ну, что… Плов готовить умею, — вздохнул голодный Садыков.

— Плов — хорошо. А еще? Что ты лучше всех умеешь делать?

Рустам задумался. Что может хорошо делать крестьянский парень? Многое: камыш косить, хлопок собирать, баранов резать — всего и не упомнишь. Примерно так он и ответил.

— Когда выйдешь на ринг, вспомни об этом, и ты будешь знать, что ты — Мастер, — от слов Маргуса веяло самым настоящим гипнозом.

И Рустаму вдруг стало легко и покойно. Ну, отлупят, так и что с того? Мало он дрался, что ли? Да и вообще — еще посмотрим, кто кого!

Первый бой боксеров-«мухачей» был одновременно и финальным: в этой весовой категории было всего два участника.

— В красном углу ринга — курсант Чорновил, первая рота! — провозгласил судья.

Болельщики из первой роты восторженно взвыли, приветствуя своего любимца-однополчанина. Судья продолжал, с каждым словом повышая в голосе градус торжественности:

— Кандидат в мастера спорта! Чемпион города Львова! Провел сорок пять боев! В тридцати пяти одержал победу! Из них в двадцати — нокаутом!

— А-а-а! — восторженным ревом аккомпанировали болельщики каждый оглашенный титул.

— В синем углу ринга, — голос судьи враз стал добродушно-снисходительным, — курсант Садыков, девятая рота!

Спецназ дружно заголосил, изо всех сил стараясь поддержать бедолагу Рустика.

— Разряда не имеет, — тем же тоном продолжил судья, — провел десять боев! Все — с тенью! В пяти одержал победу!

Все, кроме девятой роты, с готовностью заржали. Сухой, резкий Чорновил затанцевал в своем углу, рассылая болельщикам воздушные поцелуи. Пижон. И вообще, выглядел он как-то… Ну, не как военный спортсмен. Маечка белоснежная, алые атласные трусы, новенькие боксерки — все по размеру, все свое, собственное. В девятой роте был всего один комплект боксерской формы на всю команду, включая резиновую капу. Из-за этого трусы, в которые впихнули Рустама, напоминали фасон «50 лет советскому футболу», и широкими складками ниспадали на его острые колени, словно шотландская юбка — килт. Майка свисала из-под трусов двумя лопухами. Боксерки на Рустама надевать не стали — в них он наступал себе на носки и падал. Поэтому обут он был в обычные «уставные» синие полукеды. Качанову на тренировках форму не давали, чтоб не разорвал раньше времени. Перчатки были обычные, восьмиунцовки, но на руках Рустама они смотрелись двумя арбузами.

— Ничо, Рустик, давай — сделай его! — подбадривал Роджер, нервно тиская вафельное полотенце, в готовности выбросить его на ринг, если что.

Рустам пытался разместить во рту капу. Чертова резина упорно не желала там помещаться. Рустам помянул шайтана и выплюнул капу в ведро.

— Боксеры — на середину!

Рефери на ринге, капитан Иванча, бегло осмотрел перчатки, что-то вполголоса сказал боксерам. Те его не слышали. Чорновил, открыто ухмыляясь, снисходительно рассматривал доходягу-узбека и думал, что, пожалуй, не стоит тратить время — достаточно потешить зрителей одним раундом, а в конце уложить этого чурку на пол. Коротко и со вкусом. Только че это он — совсем не боится, что ли? Такая морда, будто ему все пофигу. Ну ладно…

А Рустам и в самом деле не боялся. Сейчас он видел серебристо-зеленую стену камыша, на которой вспыхивали синие сполохи взмахов серпа-урака, слышал журчание горной реки, да терпкий запах лессовой пыли, прибитой коротким, как порыв ветра, горным дождем.

— Бокс!

Чорновил красиво затанцевал, прикидывая — тратить время на разведку, или и так сойдет.

— Тебя как зовут? — вдруг тихо спросил узбек.

— Мыкола, — от неожиданности Чорновил опустил руки. И впервые в жизни узнал на практике, что это за штука — восточное коварство.

— Й-о-о, бисмилла! — непонятно выкрикнул узбек и, странно изогнувшись, нанес вдруг диковинный, какой-то смазанный удар снизу вверх — точно в челюсть. Таким движением Рустам вскидывал на плечи вязанки камыша — весом в полтора себя самого.

Изо рта Мыколы вылетела капа и укувыркалась в ряды зрителей. Чорновил взмахнул руками и осел на пол, сомлевший. Все растерялись. Первым опомнился Пильников.

— Счет! — торжествующе воскликнул он.

Рефери начал считать. На счете «шесть» Чорновил попытался было подняться — Рустам подскочил с оскаленными зубами, занося перчатку, рефери отодвинул его в сторону. Мыкола нормально «плыл».

— …Восемь, девять… Был удар открытой перчаткой? — обратился рефери к боковым судьям. — Не было? Аут!

Рев, свист, вопли, хохот сотрясли стены спортзала. И было ясно, что в основном симпатии болельщиков — на стороне Рустама. Нетрудно догадаться, за кого в основном болела публика в схватке Давида с Голиафом. Что с того, что у Мыколы явно класс выше? Довыпендривался…

— Победу нокаутом одержал курсант Садыков, девятая рота! — вскинул руку Рустама Иванча.

— Сука! — бесновался понемногу приходящий в себя Чорновил. — Вечером поймаю — убью нафиг!

— Затухни, Мыкола, — дружески посоветовали ему свои же болельщики. — Вышел бодаться — так нефиг варежку разевать! Поймал вафлю — ну и не трепыхайся.

Тем временем сияющего Рустама уже раздевали, словно поклонницы — звезду эстрады: скорее передать форму следующему.

— Ну, ты мужчина, Рустик! — потряс его за плечи Роджер. — Вот это дебют, я понимаю! Правда, сейчас нам достанется, я чую: они на нас разозлились…

Надо сказать, он не ошибся. Выходя на ринг против спецназа, парни из первой роты пылали святой яростью и жаждой мести за поруганную честь бедного Мыколы, который в это самое время уже сидел в булдыре за одним столом с коварным узбеком. Недавние враги за обе щеки уписывали черствые пирожки с повидлом, запивая их молоком — оголодали за время подготовки к соревнованиям.

— Неслабо ты меня отоварил, — с рыцарским достоинством признавал поражение Мыкола. — Я так и не врубился — что за удар был?

— Э-э, случайно вышло, — благородно скромничал Рустам. — Если бы я тебе по башка не попал — ты бы меня только так сделал…