А на «третье» – компот. Или мороженое. Нет ничего умилительней кирасира, подъехавшего на полутяже к киоску за мороженым. Пусть не будет войн, а только театрализованные действия, как дань истории. Пусть нашей любви не будет памятников – всего лишь гречневая каша и «суп с историей», как ещё один способ сказать: «я люблю тебя». И пусть будет абсент на голодный желудок на продуваемом ветрами Генуэзском холме. Как ещё один способ неба ответить: «я тебя тоже!»

Зелёный борщ. Моя русская бабка, прожившая много прекрасных и ужасных жизней, последнюю завершила в Одессе. И называла его – это блюдо, – зелёный борщ. По-крайней мере из множества его имён первым я узнала именно это. И хорошее первое – не блюдо (хотя и оно тоже), – остаётся с нами навсегда. Если мы достаточно неплохи для того, чтобы не растратить то хорошее, что было дано нам изначально.

Я зову его Зелёный Борщ. И только это полагаю достаточным основанием считать себя как минимум неплохим человеком.

Моя московская, волжская и питерская родня особо не морочила себе разнообразные думательные и двигательные органы кулинарными изысками. Какое-то мутное варево под категориально-понятийным прозвищем «Суп». Мешанина из переваренных макарон с тушёнкой почему-то полагалась ими: «по-флотски». В общем, в Москве, Казани и Питере было два вида еды: первое и второе. А также: взрослым – бухло, детям – буратину. И никто не возражал и все были счастливы. И даже «Завтрак туриста» после целого дня плёсов и хвои был вкуснее счастья, потому что счастья было в достатке. А когда чего-то в достатке – этого уже и не замечаешь. Это свойство всех людей. И неплохих. И хороших. И плохих. И злых. И особенно это свойство детей. Дети состоят из счастья, дети потребляют счастье и генерируют счастье. Дети дышат счастьем и даже когда дети голодны – они счастливы. А уж если они голодны, а в кармане есть банка «Завтрака туриста»…

Много позже в Москве меня накормили щавелёвым супом. Моя свекровь. Неглупая женщина, исполненная толики достоинств. Но она почему-то считает, что умеет готовить. В её активе есть одно победоносное блюдо. Всего одно. Но зато – победоносное. Это пересушенное мясо седого боевого жилистого барана, укрытое вьялыми – так бы прежде сказали в Одессе, – именно что вьялыми синими. Увядшими прежде и дополнительно усушенными в пароварке баклажанами. Ещё какие-то имеются в валеве (потому что это не варево, а именно валево) невинно умученные дегидратацией овощи «супермаркет-стайл». И между всем этим залегает ошпаренный сыр. Свекровь очень гордится этим блюдом. Его сакральный рецепт передал ей её же массажист. Не раз моя свекровь пыталась осчастливить меня рецептом этой инфернальной смеси, имеющей какое-то красивое восточное название, но я даже название не запоминаю, так этот креатив меня пугает. Не так, конечно, как необходимость его поедать на редких крупносемейных тим-билдингах, но всё же.

– Я обязательно запишу тебе рецепт! – грозилась свекровь.

Но слава богам, моя свекровь бытовая пьяница. И не успевала осчастливить меня рецептом того, что для меня не имеет названия и никогда уже не обретёт.

Мои добрые кровные родственники московского, волжского и питерского фасона не претендовали на то, что они умеют готовить. Просто были хорошими людьми. Моя Полина Фроловна никогда не говорила вслух, что умеет готовить. Она просто умела готовить и готовила. И была хорошим человеком. Моя свекровь не умеет готовить. Моя свекровь – неплохой человек. Но какие-то зелёные бесы нашептали ей, что она, абсолютно не имеющая никакого вкуса к готовке еды и изображая те же бурды, что и моя кровная московско-волжско-питерская родня, не просто умеет готовить. А прекрасно умеет готовить! Мало того – должна беспрестанно нести в мир, что она прекрасно готовит. И лучшего повара, чем она во вселенной не существует.

И вот в Москве меня кормят щавелёвым супом. Я молода. Я уже умею говорить правду, но ещё иногда молчу из уважения. Пока не выпью. А уж если меня, когда я выпью, спросить раз пятьсот насколько прекрасен был щавелёвый суп, то я становлюсь Ипполитом, безапелляционно, в отличие от говнюка Лукашина, высказывающего свою однозначную позицию по вопросу заливной рыбы.

Свекровь была обижена. Когда ей рассказали. Если бы ей не рассказали – она бы и не вспомнила, что я после третьей (бутылки) сказала: «Какая гадость!.. Какая гадость этот ваш щавелёвый суп!» Семейное предание гласит, что я долго ораторствовала на тему того, как можно было так испортить продукты, которые для чего-то родились и каким богатым воображением надо обладать, чтобы эту лохматую муть называть а хотя бы и «щавелёвым супом». То есть, если объективно смотреть на факты: я хвалила немалую фантазию моей свекрови. Её, так сказать, творческий потенциал. Но злые люди, присутствовавшие при этом, всё извратили. Если бы не извратили – никто бы ничего не помнил. Но история не терпит сослагательного наклонения!

Извращенцем был отличный, в общем-то, дядька. Хороший человек. Первым браком он был женат на очень яркой и умной тётке. Она была пресс-секретарём Терешковой. Позже стала гражданкой Австралии и миллионершей. Долларовой. Но к моменту эпического поедания щавелёвого супа дяденька давно был женат второй раз. Жена была много моложе его и носила говорящую кличку «Мисс Арамис». Говорящую для тех, кто помнит какой редкой дрянью был одеколон «Арамис». Вот ещё будучи невестой, его будущая жена… Ну как, невестой. Будучи ещё только единожды переспавши и заперта своим будущим мужем в квартире (дабы не смылась, а ему таки на работу было надо) без опохмела, сперва перерыла все возможные закрома в хате, затем зашла в ванную комнату, увидала на полке мужской одеколон «Арамис» (привезённый фигуранту нашего дела ещё первой женой из заграничных вояжей), да и опрокинула его в себя. Поправила здоровье – и мирно уснула. Так к ней «Мисс Арамис» и прицепилось. Впрочем, зачем я искажаю уже давно искажённое, ещё подумаете чего нехорошего про семью родителей моего мужа и их друзей. А люди, между тем, были прекрасные и замечательные. И в книге Игоря Боровикова «Час волка или На берегу Лаврентипалыча» – всё можно прочитать.

Так вот этот самый извращенец фактов – Игорь Боровиков, – и рассказал моей свекрови, что я несла об её щавелёвом супе. А ещё он сказал, что я – «хохлушка, охотящаяся за московской пропиской». Сам-то он давным-давно гражданин Канады и даже свою юную мисс Арамис пережил. И я это всё давно отсмеяла. А вот мужик мой – у него память хорошая. Я его любимая жёнушка и кто про меня чего скажет мимо кассы – он век помнить будет. И «хохлушку» эту Игорю Боровикову не забывает. И особенно не забывает, что моя свекровь это мне рассказала, хитро сияя прекрасными глазами. Рассказала, вроде бы Боровикова осуждаючи. Мол, ай-яй-яй!.. Как же можно!.. И я трезвая лицемерие прощаю и даже подхватываю. А вот мужик мой – тот нет. Тот начнёт честные вопросы задавать: зачем рассказала? Чего глаза так сияют? А чего он вообще тему «хохлушки» поднял, не с твоей ли подачи?.. «Нельзя матерей смущать!» – строго сказала я мужу, хитро сияя глазами – а тут же ж все невестки поняли, на чьей стороне мяч и мы тут не в футбол играем, пасовать обратно – обломятся! «Поговори мне ещё! – сказал муж. И тут же добавил: – Никогда не играй в эти их бесовские игры!»