В бюро по найму проходил утренний прием. На улице стояла вереница экипажей. Мисс Шлегель ждала своей очереди, пока наконец ей не пришлось удовольствоваться коварной «временной прислугой», поскольку ее отвергли настоящие горничные по причине слишком большого количества лестниц в доме. Неудача расстроила Маргарет, и хотя она о ней быстро забыла, плохое настроение осталось. По дороге домой она вновь взглянула на апартаменты Уилкоксов, а затем предприняла шаги, подобающие старшей сестре, — поговорила с Хелен.

— Хелен, ты должна мне сказать: тебя все это тревожит?

— Что тревожит? — спросила Хелен, моя руки перед обедом.

— Приезд семейства У.

— Конечно, нет.

— Правда?

— Правда.

Однако Хелен призналась, что немного беспокоится за миссис Уилкокс. Ей казалось, что миссис Уилкокс может испытывать глубокие чувства и болезненно переживать то, что никогда не тронет других членов клана.

— Мне-то все равно, если Пол скажет, указав на наш дом: «Здесь живет девица, которая хотела меня окрутить». Но ей будет не все равно.

— Если это тебя беспокоит, мы можем кое-что предпринять. Нам совершенно необязательно находиться рядом с людьми, которые нам неприятны или которым неприятны мы. Для этого у нас есть деньги. Мы могли бы ненадолго уехать.

— А я и так уезжаю. Фрида только что пригласила меня в Штеттин, и я вернусь после Нового года. Ты довольна? Или мне совсем уехать из страны? Право же, Мег, с чего это ты так разволновалась?

— Наверное, я становлюсь старой девой. Мне казалось, что я вовсе не беспокоюсь, но, честно говоря, мне будет тяжело, если ты снова влюбишься в того же молодого человека, и, — она кашлянула, — ты все-таки покраснела, когда, помнишь, тетя Джули накинулась на тебя утром. Иначе я бы об этом не заговорила.

Но смех Хелен прозвучал совершенно искренне, когда она подняла намыленную руку к небесам и поклялась, что никогда, нигде и ни за что не влюбится в человека по фамилии Уилкокс, включая даже самых дальних родственников.

Развившаяся так быстро и приведшая к таким странным последствиям дружба между Маргарет и миссис Уилкокс завязалась, судя по всему, весной в Шпейере. Быть может, дама постарше, глядя на вульгарный красный собор и слушая, как ее муж беседует с Хелен, почувствовала в этой менее обворожительной из двух сестер родственную душу, способную к тому же мыслить здраво. Миссис Уилкокс умела распознавать такие вещи. Возможно, именно она захотела пригласить сестер Шлегель в Говардс-Энд, и особенно ей хотелось повидаться с Маргарет. Но это всего лишь предположения: миссис Уилкокс оставила после себя слишком мало однозначных свидетельств. Несомненно одно: неделю спустя ее визитная карточка оказалась в доме на Уикем-плейс, в тот самый день, когда Хелен с кузиной отправлялись в Штеттин.

— Хелен! — воскликнула фрейлейн Мозебах с благоговейным ужасом (ей уже доверили секрет). — Его мать тебя простила! — Но тут, вспомнив, что в Англии новоприбывшим не полагается наносить визиты первыми, сменила благоговение на осуждение и заявила, что миссис Уилкокс «keine Dame».[15]

— Как я устала от этого семейства! — со злостью сказала Маргарет. — Хелен, прекрати хихикать и делать пируэты, лучше сложи чемоданы. Почему эта женщина не хочет оставить нас в покое?

— Не знаю, что делать с Мег, — парировала Хелен, опустившись на ступеньки лестницы. — У нее на уме только Уилкокс и Бокс.[16]Мег, Мег, я не люблю этого молодого джентльмена, не люблю, не люблю. Мег, Мег, это же яснее ясного!

— Нет никаких сомнений, что ее любовь умерла, — убежденно подтвердила фрейлейн Мозебах.

— Конечно, умерла, Фрида, но это не помешает мне испытывать неловкость, если придется нанести им ответный визит.

Хелен притворилась, что плачет, а фрейлейн Мозебах, сочтя ее гримасу смешной, сделала то же самое.

— Ой-ой-ой! Ай-яй-яй! Мег пойдет отдавать визит, а я не могу-у-у! Потому что еду-у-у в Германию-у-у-у!

— Если едешь в Германию, иди и собирайся, если нет — отправляйся с визитом к Уилкоксам вместо меня.

— Но, Мег, Мег, я не люблю молодого джентльмена! Я не люблю молодого… О Боже, кто это идет по лестнице? Клянусь, это мой братец! Проклятье!

Одного мужчины — даже если этим мужчиной оказался Тибби — было достаточно, чтобы заставить Хелен прекратить дурачиться. Барьер, разделяющий два пола, хотя и уменьшается в цивилизованном мире, все еще достаточно высок, и особенно это касается женщин. Хелен могла все рассказать о Поле своей сестре, и многое — своей кузине; брату же она не сказала ничего. Это не было ханжеством, ибо теперь она отзывалась об «идеале Уилкоксов» со смехом и даже с усиливающейся неприязнью. Не было это и осмотрительностью, ибо Тибби редко передавал кому-то новости, которые не касались его собственной персоны. Скорее она испытывала ощущение, что раскрывает свой секрет враждебному лагерю мужчин и что, каким бы банальным ее секрет ни был по эту сторону баррикад, он станет важным по ту. Поэтому Хелен замолчала, вернее, сменила тему и начала болтать глупости, пока измученные родственники не выгнали ее наконец наверх. Фрейлейн Мозебах пошла следом, но задержалась у балюстрады, чтобы еще раз уверенно заявить:

— Все в порядке — она не любит молодого человека. Он ее не стоит.

— Да, я знаю. Большое спасибо.

— Я подумала, что будет правильно, если я тебе скажу.

— Я тебе очень благодарна.

— О чем это вы? — спросил Тибби.

Ему никто не ответил, и он прошел в столовую есть засахаренные сливы.

В тот вечер Маргарет предприняла решительные действия. В доме было очень тихо, и туман — дело было в ноябре — прижимался к окнам как изгнанное на улицу привидение. Хелен, Фрида и весь их багаж отбыли в Германию. Тибби, который плохо себя чувствовал, растянулся на диване у камина. Рядом с ним сидела Маргарет и размышляла. Ее мысли метались под воздействием различных побуждений, и наконец она устроила им общий смотр. Человек практический, который сразу знает, что ему нужно, и обычно не знает ничего более, обвинил бы Маргарет в нерешительности. Но так работало ее сознание. Однако стоило Маргарет перейти к действиям, тут уж никто не мог ее упрекнуть. Она наносила удары с такой силой, словно заранее совсем не обдумывала свое поведение. Письмо, которое она написала миссис Уилкокс, излучало «решимости природный цвет».[17]А вот «налет мысли бледной» скорее напоминал не матовое стекольное покрытие, а след от дыхания на запотевшем окне, след, который делает краски еще более яркими, стоит его стереть.