Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— За моральную, — сказал он. — В роковые минуты жизни, когда, допустим, тачку взрывают, очень важна моральная поддержка.
— Напрасно вы пытаетесь острить, господин Соловей, — сухо обронила Софья Борисовна. — Хорошо. Спасибо вам за все. Но теперь, надеюсь, вы оставите нас в покое?
— Конечно. Можно считать, уже отстал. Просто иду в одном направлении. Вы где, кстати, остановились?
— В «Кукушке», — ответила Анита. — В десятом номере.
— О-о… В люксе. Уважаю.
Пошли дальше и вскоре оказались на ярко освещенной центральной улице, где курортная публика совершала вечерний променад. Никита деликатно держался чуть сзади. Софья Борисовна громко разглагольствовала, уцепив Аниту под руку.
— Бывают такие назойливые молодые люди, которые не понимают приличий. Единственный способ от них избавиться — это не замечать. Правда, это не всегда помогает. Помню, за мной ухаживал один богатый грек на Кипре. Он мне был совершенно неинтересен, но я никак не могла его отшить. Чего только ни придумывала, как только ни гнала, а он только глазищами хлопал и жалобно улыбался.
— Наверное, влюбился? — предположила Анита.
— В любви клялся через каждые пять минут, чем особенно меня донимал. Заметь, принцесса, влюбчивые молодые люди самые противные и лживые.
— И чем у вас кончилось, милая Софи?
— Натурально пришлось сбежать. Утречком села в автобус — и тю-тю. Так представь себе, несчастный глазастик выскочил откуда-то из кустов и с воплями помчался за автобусом. Бежал целых пять километров, пока не споткнулся и не расшиб себе лоб.
— Вам его нисколечко не жалко?
— Всех не пережалеешь, дорогая. Чем раньше это поймешь, тем меньше будет хлопот с мужчинами.
Никита, ковыляющий сзади, оценил историю с греком одобрительным смешком, а Анита с грустью подумала, что, вероятно, за ней по пятам плетется ее судьба. Этот ужасный блондин не спрячется в кустах, не побежит за автобусом, но он не исчезнет, как грек. Он пришел по ее душу. Она поняла это сразу, еще там, на крыльце музыкального центра, когда услышала: «Красиво горит» — и, оглянувшись, увидела спокойные веселые глаза с оранжевым отблеском в зрачках.
Гоша и Леша, осуществлявшие прикрытие, тоже обменялись репликами.
— Как думаешь, Леха, не пора ли парнишку спровадить?
— Не так это просто, разве не видишь?
Гоша почесал за ухом:
— Вижу… Ну и что делать?
— Не суетиться. Он же не лезет внаглую.
— Чего тогда тетка сигналит?
— Она всегда сигналит. Характер вредный. Нам она не указ.
— Ага. Не указ. Хозяину капнет, и мы без работы.
— Не капнет, — неуверенно возразил Леха. — Она хоть и стерва, но не без ума.
На том и успокоились. До «Кукушки», недавно построенного трехэтажного здания в новорусском стиле, добрались уже в первом часу. У дверей Никита смиренно обратился к Софье Борисовне:
— Мадам, прошу вас, оставьте нас одних на минуту.
— Еще чего придумаешь, хлопчик? — Наставница завелась с пол-оборота. — Хочешь добрый совет? Исчезни — и больше не возникай. Так будет лучше для всех. Поверь на слово.
— Такая интеллигентная женщина, — укорил Никита. — Не идет вам уличный жаргон.
— Да ты хоть понимаешь?..
Анита обняла ее за плечи, прощебетала:
— Милая Софи, пожалуйста… Подождите меня в холле.
В ее голосе зазвучали упрямые нотки, а Софья Борисовна лучше других знала: когда принцесса упрется, любые разумные речи бесполезны. Недовольно проворчала:
— Зачем тебе это, девочка? Не дай бог Станислав Ильич пронюхает.
— Ну пожалуйста, — повторила Анита.
Софья Борисовна развернулась, швейцар в золотых галунах придержал двери, и она, высоко держа голову, с достоинством удалилась.
Никита взял девушку за руку.
— Предложение такое, — сказал он. — Давай завтра вместе поужинаем.
Анита зябко повела плечами:
— Вот беда. Откуда ты только взялся?
— Да я в Крыму четвертый год кантуюсь. Может, тебя дожидался, откуда мне знать… Ну что, заметано?
— Не так все легко, Никита-джан. У меня жених есть. Видишь, как пасут.
— Пустяки. Ты вольная птица. А жених — это все в прошлом.
— Как в прошлом? — Анита отняла руку, слишком сильные токи через нее перехлестывали. — О чем ты?
— Не надо, Анита. Сама все понимаешь.
— Что я должна понимать?
— «Скрипка — и немного грустно». Есть такое стихотворение у кого-то. У меня это случилось сегодня. Впервые в жизни. А я не так уж молод. Четвертый десяток на днях распечатал.
— Любишь стихи?
— Любил когда-то… Откуда у тебя такой акцент, будто ты не русская?
— Я русская, только выросла в Польше.
— Почему тебя называют принцессой?
— Потому что я и есть принцесса. Вернее, графиня.
— Так я и думал, — насупился Никита. — И все же повторяю приглашение.
— Не отстанешь, да?
— Конечно. Это рок. — Он осторожно обнял девушку за плечи и поцеловал в губы. У Аниты подогнулись колени, но она вежливо ответила на поцелуй. Софья Борисовна наблюдала за ними через стеклянную дверь. В отдалении Гоша и Леха смущенно потупились…
Из «Кукушки», хотя была уже ночь, Никита отправился к Жеке Коломейцу: километра два вдоль побережья, потом крутой подъем в гору. Как он и предполагал, Жека еще не спал, они с Валенком пили водку в баньке. Сидели, как патриции, в белых простынях. На узком дощатом столике нехитрая закуска: груда ранней черешни, буханка черняги и полукружье сыра. Зато бутылка водки большая, литровая — и наполовину пустая. Друзья пожурили его за поздний приход, и Жека налил штрафную чашку.
— Где шатался-то? Небось по девкам бегал? — Жека женился пять лет назад, у него по дому уже шустрили два карапуза-погодка, и он искренне осуждал своих друзей за склонность к случайным связям. Цитируя самые разные источники, он убедительно доказывал, что только семейный мужчина, народивший детей и построивший дом, имеет право на звание человека. Дом, приземистый кирпичный особнячок в глубине абрикосовой рощицы, он, правда, купил готовый, но баньку действительно соорудил сам, оттого она, видно, и кренилась на левый бок, как Пизанская башня. В ней, в этой просторной баньке они все трое провели много счастливых часов.
Никита выпил штрафную до дна, и Валенок пододвинул ему сыр и хлеб.
— У девок не был, — ответил он Жеке, передохнув. — На концерте был в «Музыкальной шкатулке».
— Ого! — удивился Жека. — И чего там увидел?