— Благодарю за сандвичи.

— Ты что, уже уходишь? — взволнованно спросила Белль. — А как же поиски твоего отца? У меня есть выход в Интернет, мы могли бы поискать его в сети.

— Ты меня за дуру принимаешь? По-твоему, я этого еще не сделала? Искала... Бесполезно. Ни одного упоминания. Никаких зацепок.

— Мы бы могли связаться со специальными агентствами, которые занимаются поиском людей, — предложила Белль.

— Я уже не уверена, что хочу этого, — отмахнулась Дейзи.

— Что случилось?

— Если бы он хотел, сам бы давно нашел меня.

— Возможно, он боится, Дейзи, — предположила Белль. — Возможно, думает, что ты не хочешь знать его. Он чувствует за собой вину и предполагает, что ты презираешь его. Ты так не считаешь?

— Возможно, ему просто наплевать на меня! Возможно, он вообще забыл, что я существую на свете! Ты так не думаешь? — передразнила ее Дейзи.

— Тебе что-то известно об отце? — настаивала Белль.

— У тебя ведь нет собственных детей?

— Нет, — покачала головой Белль.

— Интересно, почему?

— Не сложилось.

— А может быть, из-за того, что мужчинам нельзя верить?

— Согласна, что верить можно далеко не всем мужчинам. Но есть и много достойных доверия людей... Дейзи, скажу серьезно. Мне кажется, ты должна остаться у меня. Этот дом в полном твоем распоряжении...

— Не надо милостей, — перебила ее Дейзи. — У меня есть где жить.

— Но подходит ли это место для ребенка?

— Я жила в местах и похуже, когда была маленькой.

— Тогда ты знаешь не понаслышке, что это не на пользу малышу.

— Отнюдь, сестричка. Тогда я как раз и была счастлива.

— Дейзи, подумай над моим предложением. Возвращайся в любое время. Скажи прямо, без ложной гордости, в чем ты испытываешь потребность?

— Дай автограф, — осклабилась Дейзи. — Я с давних пор являюсь почитательницей твоего таланта, Белль Девенпорт. Слежу за твоей творческой судьбой. Каждая сирота мечтает о такой старшей сестре. Остроумной, чуткой, эрудированной, любящей. Я смотрела твою программу каждое утро в течение нескольких лет. И думала о том, как было бы хорошо иметь такую же сестру. Я ошиблась...

— Экранные образы всегда лучше реальных людей. Но это не повод для разочарования.

— Я поняла только одно. Белль Девенпорт — лживая, двуличная, эгоистичная женщина, а твой экранный образ — не более чем красивая подделка.

— Дейзи, я прошу тебя...

— Просишь о чем? За пятнадцать лет всего одно письмо в три строки и фотография. Как к этому относиться, Белла... прости, Белль? Припасть к твоим ногам и радоваться тому, что моей сестре удалось пробиться к вершине, и надеяться, что и мне кое-что перепадет? Простить, что за все эти годы ты ни разу не вспомнила обо мне?

— Я не забывала о тебе, Дейзи. И я клянусь, что обязательно отыщу твоего отца. Уже очень скоро мы что-нибудь о нем узнаем. Я обещаю, мне будет что сказать тебе, когда ты позвонишь или придешь в следующий раз.

— С чего ты взяла, что мы еще увидимся? — Дейзи быстрым шагом прошла в коридор и дернула дверную ручку.

— Дейзи, не уходи так... Это неправильно! — в отчаянье кричала ей вслед Белль.

Иво наблюдал, как стремительно выскочила из подъезда Дейзи, видел, как Белль выглянула в окно и смотрела, как Дейзи исчезла за поворотом. Он подождал, пока Белль закроет окно, и быстро покинул кафе, в надежде проследить за Дейзи.

Белль вновь занялась тем, что, сидя перед монитором своего компьютера, вносила в графу поиска данные членов своей семьи. Она уже столько раз повторяла эту процедуру, что внезапно ее охватило отчаяние...

Хотелось с кем-то поговорить. Но с кем?

— Звони, — всегда повторял ей Иво, уходя.

Но что бы мог значить звонок Белль к мужу, учитывая ее стойкое желание расстаться с ним? И насколько это желание осуществимо?

Иво Гренвиль вопреки всему уже стал мужчиной ее жизни. Человеком, с которым у нее сопряжены самые яркие воспоминания. Который подошел к ней так близко, как еще никто никогда не подходил.

Конечно же, их взаимоотношения сильно отличались от тех, какими они видятся романтическим девушкам. Но как после трех лет благоденствия можно исключить из своей жизни такого человека, как Иво?

Белль ценила и уважала своего мужа, гордилась им, выделяла из всех остальных, с кем приходилось иметь дело.

Иво — обстоятельный, надежный, сдержанный, рассудительный, щедрый, снисходительный — всегда был для Белль именно тем человеком, с которым можно было не беспокоиться за свое будущее. И поэтому она стала его женой. Он не проявлял особого интереса к ее личным пристрастиям, профессиональным устремлениям и женским капризам, он не заботился о поддержании их супружеских отношений, его все устраивало от первого до последнего дня. И из-за этого довольства Иво и был шокирован и озадачен ее уходом.

Но все эти годы благоденствия у Белль накапливалось недовольство собой, тем, чему она себя посвятила, своей личной жизнью, и отсюда — мужем, которого все это устраивало...

Социальная жизнь Иво проходила на пределе человеческих возможностей, бурно, насыщенно, непредсказуемо, оттого свою закрытую домашнюю он превратил в тягостную для Белль рутину. Только так он мог отдохнуть от всего, и до последнего времени Белль и Миранда, каждая по-своему, ему в этом помогали.

Белль была идеальной картинкой — витриной их идеальной семьи. Она привечала его гостей, развлекала их умелыми разговорами, украшая собой каждый званый ужин или уикенд на природе. Миранда была его тенью, его безропотным исполнителем, она могла подстраховать брата в тех вопросах, которые обычным служащим было неловко доверить. Сам Иво стоял на капитанском мостике и тихим голосом отдавал приказания, зная, что любое его желание будет удовлетворено.

Он не учел одного. Он забыл, что Белль и Миранда — две женщины, которым нужно еще что-то, кроме благоденствия. Что-то неуловимое и непостижимое, что-то хрупкое и неуправляемое. Немножко нежности, немножко любви, немножко тайны...

А этого не было даже в первые дни медового месяца. Но тогда Белль сложно было судить о недостаточности чувств, потому что плотской любви оказалось предостаточно, как и по завершении медового месяца. И всякий раз на супружеском ложе Белль не на что было роптать. Но с рассвета начиналась другая жизнь. Отчуждение Иво казалось противоестественным. Хотя для него это был единственно известный способ существования.

И с этой кажущейся черствостью невозможно было бороться, потому что природная чуткость Иво к людям была деятельной. Он всегда помогал, и делал это эффективно, применяя те неограниченные возможности, которые ему давало его высокое положение и огромное состояние. Но эмоциональная близость с кем-либо не была ему свойственна совершенно. Сам же Иво от этого нисколько не страдал, а только недоумевал, для чего другим людям так необходимы все эти нелепые проявления сентиментальности, все эти слащавые извержения чувств.