Он успокоился, понял, что нужно делать. Нужно защитить свою любимую. Просто убрать с лица земли её мамашу-садистку. Пусть солнышко светит. Анечка любимая не должна ничего бояться.

Нельзя трогать его девочку! Нельзя так поступать с беззащитным маленьким существом. Она же такая живая, душевная и любимая.

Одноклассники пытались его догнать. А он, по снегу добежал до отделения банка, где работала мать Анечки. И перелетев стойку, накинулся на женщину, которая не ждала удара. Он ножом выколол ей глаз, под одеждой исполосовал всё тело, проткнул груди и не чувствовал боли, когда работники банка пытались его отцепить от жертвы. Напоследок, он успел чиркнуть зажигалкой и на отвратной злой морде садистки-маньячки вспыхнули вонючие волосы.

Он поступил так, как должен был.

***

Он не появился в жизни Анечки после происшествия в школе! Она наверно так и думала, что он её бросил, потому что все тело её в шрамах.

Сидя рядом с Ингой в углу, Шиша смотрел в её чёрные глаза. Их плохо было видно, но он чувствовал пристальный взгляд.

– Когда любят, так не злятся, – стоном сказала девочка, и Шиша прижал её к себе.

– Я сам по себе такой, – он стал гладить её по голове, стараясь успокоить. Ему самому стоило успокоиться. – Злой.

– Мама говорила, что меня никто не полюбит. Что я страшная уродина, – стенала Инга, заливая его плечо горючими слезами.

– Я выколю твоей матери глаз, изуродую её ножом и спалю волосы, – рыкнул зверем.

Девушка в его руках замерла, только иногда всхлипы содрогали её тело.

– Да. Я дерьмо и шутки у меня дерьмовые. Не плачь, Лань моя длинноногая. Прости меня, девочка.

Шиша беседовал с Клином по телефону, присев задом на подоконник окна с чёрными роллетами. Рука чесалась открыть чёрную непроницаемую ткань, потому что пришло настоящее лето. На улице такая благодать, что хоть вытаскивай Лань насильно в её шляпе. Надо же свежим воздухом дышать. А то витамин D пьёт, мажется, чем попало, а всё равно какая-то чахлая.

Но трахает его со всей страстью.

Не он её, а именно Лань, вошедшая во вкус, доставляла ему немыслимое удовольствие в постели. Она стала пить таблетки, и теперь без резинки, секс окрасился новыми ощущениями живой плоти об живую плоть. Инга помалкивала на чём тренируется, но секс с каждым разом всё разнообразней и интересней.

После инцидента в офисе, Шиша себя сдерживал и на девчонке не срывался. Он понял свою ошибку, раскаялся. Жутко не хотел ставить себя в один ряд с мамашей-садисткой и маньяком Линёвым. Старался на подчинённых негатив выплёскивать, а к Инге приезжал спокойным. Порой слишком, так что наотрез отказывался с ней разговаривать.

Говорить не о чем.

О немецких пидорасах за сорок? О новом лосьоне или шестнадцатилетнем блогере с ютюба? Да ну, нахрен! Инга не для того, чтобы с ней за жизнь говорить. Если нужно поп*здеть, Рома к Штопору поедет. У того всегда есть что сказать. А Лань трахать надо. Часто, жёстко и молча.

Клин что-то втирал, что Жмурика ещё не грохнули, а у Ромы все мозги с семенем вытекли, и он с трудом к суду мог подготовиться.

Клинов говорил, а Рома гадал «Жениться, не жениться?»

Инга сидела в объятиях большого белого медведя. Прямо на полу. Вытянула свои длинные стройные ноги и пялилась в телефон. Улыбалась и что-то печатала.

У Ромы глаза кровью налились. Мало того, что он ревновал к плюшевому медведю, который, сука, лапы свои мохнатые на груди его девушки опустил, так ещё какая-то переписка!

– С кем переписываешься?! – грозно спросил Рома, закрыв микрофон рукой, потому что Клинов на фене продолжал предупреждать его, Жмурик-отморозок.

– Мне деньги перевели за статью! – радостно сообщила девушка. – Сходишь со мной в кино?

– Почему нет, – успокоился Шиша и вернулся к разговору с Клином.

Нельзя жениться. У него истерики начнутся, и он станет Лань везде с собой таскать. И ревность не показатель любви. Скорее наоборот, это признак нездорового увлечения.

Болезнь какая-то.

Он отвернулся от девчонки, хотел посмотреть в окно, а оно закрыто плотной тканью. Раздражённо стукнул по занавеске.

Нельзя на ней жениться… Или можно?

А ведь в этом городе живёт та, которую он забыть не может. И Рома ни разу не попробовал с ней встретиться. А надо.

– Я понял, – рявкнул он Клинову и отключил звонок.

– Куда потратить деньги? – мечтательно спросила Лань.

– Купи себе белый парик, хочу, чтобы ты блондинкой стала, – Рома вышел в прихожую.

– Ты серьёзно? – ошарашенно спросила Инга. Поднялась на ноги и, как лань, проскакала за ним. Но близко не подходила.

У него суд, он с иголочки: в строгом костюме и галстуке, рубаха чёрная, в парикмахерскую схожено. Так что Рома лоснился, судье понравится.

Инге велено не приближаться. Она, со своей дикой боевой раскраской, не только одежду всю испачкает, но и испортит его парфюм своими сладкими духами. И целовать её на прощение он не стал… Знал, что девчонки любят телячьи нежности и море чувств. Но он ей кроме денег и хорошего траха ничего дать не мог, в чём честно признался. Инга тогда опять призналась в любви. Неожиданно спросила про его первую любовь.

Но Шиша заяц стреляный, он точно знал, что бабам рассказывать про свои похождения нельзя ни в коем случае, как бы не выпрашивали. Потому что при первом же конфликте всплывут все имена, явки, пороли. И будут тыкать в прошлое мордой, как котёнка в нассаную лужу, и припоминать все косяки.

И вообще у него охрененно всё в жизни, портить не надо.

Он даже Ингу отмыть больше не хотел. Плевать, пусть ходит крашенной. Может, действительно под силиконом такая херня, что у него больше не встанет на неё, а появятся отцовские чувства, и он начнёт её жестоко оберегать и перестанет трахать. Вот этого Шиша боялся больше всего в отношениях, что ответственность пересилит х*й, и начнутся отношения папа-доча, как у Штопора с его «старшей женой», которую Сеня не трахает, но продолжает содержать.

– Не серьёзно, – огрызнулся он. – Такой нравишься, – кинув девушке на прощание, Шиша покинул её квартиру.

Постоял у подъезда, щурясь от яркого солнца. День обещал ему быть ясным и доброжелательным. Немного проветрил одежду, чтобы не благоухать девичьей норой и сел в машину, где за рулём был Лёша.

В зале суда было очень интересно. Журавлёв выступал, защищая Линёва. Тимофей с бодуна выглядел, как вареный сапог, и молчал. Как собственно и сам Рома. Был Линёв на шесть лет старше, но походил на старика, потому что образ жизни вёл развратный.

Гусь включил всё своё обаяние. Он вымылся, подстригся в модном салоне. Рубаха прямо из магазина, костюм тоже. Брызнул на себя какой-то резкой гадостью. Таким он будет ходить до следующего заседания, не сменит даже трусы. Что до носков… не известно, как его не выгоняют из бутиков, когда он переодевается в них.