– Это единственное, что осталось в память от Олеси, моей дочки, – прошептал он и смахнул слезу.

Руслан мельком взглянул на куклу. Старомодная дешевка, к тому же в неряшливой одежде, лицо в каких-то разводах. Кудрявые волосы, которые, очевидно, в незапамятные времена были светлыми, теперь повисли серой паклей и лоснились, кончики пальцев были тоже черны от грязи. На одной руке что-то вроде браслетика с блестящей побрякушкой. Кукла сидела таким образом, что задралось ее платье, и Руслан поймал себя на мысли, что его взгляд непроизвольно задержался на ее трусиках. Он торопливо отвернулся. Он не знал почему, но у него возникло не слишком приятное чувство – эта кукла словно исподтишка разглядывала его своими синими глазами сквозь пластмассовые ресницы.

– Она очень любила ее, – нежно говорил тем временем Вадим.

– Вадик, пожалуй, я пойду, – сказал Руслан, и Вадим повернулся к нему. Он был поражен, увидев, как переменилось лицо мужчины – оно было почти счастливым. В уголках глаз дрожали слезы.

– Не правда ли, она прекрасна? – произнес он. – Посмотри, какое на ней красивое платье, какие блестки, – хрипло бубнил Вадим, поглаживая куклу по голове. – А эта прическа… у моей Олеськи была такая же прическа, когда она погибла. А эти туфельки!

У Руслана отвисла челюсть. Точно, Вадик съехал с катушек. Какие блестки, какие туфельки? Он что, ослеп? Ничего этого на кукле не было, ни блесток, ни туфелек, но Вадим выглядел так, словно истово верил в свои слова.

– Она похожа на мою дочь. Скажи, что она красива! – настаивал Вадим.

– Нет, – без обиняков заявил Рус. К черту это воспитание и этикет. К черту эту квартиру, он и так засиделся здесь. – Она отвратительна. Я бы на твоем месте выбросил эту пакость. Чем больше ты будешь смотреть на нее, тем дольше будешь страдать о потере близких…

И тут Вадим сделал то, чего Руслан меньше всего ожидал, – попытался ударить его. Руслан без труда перехватил кисть друга, чуть сжал ее, их взгляды встретились. Покраснев, Руслан отпустил Вадима. Тот, отступив назад, потер запястье и с ненавистью поглядел на друга детства.

– Мы все виновны. И наши шрамы – тому доказательство, – прошипел он. – Но почему-то только я тяну за вас лямку. Я потерял все. И все из-за твоего е…го мальчишника. Посмотри на меня, мне ведь прямая дорога на свалку! Работы у меня нет, жилья, скорее всего, тоже скоро не будет – отселят за неуплату. Друзей тоже нет – все шугаются от меня как от прокаженного. Но ничего. Подождите – придет и ваше время. Просто я был первым тогда, первым и расплачиваюсь.

– Бога ради, Вадим, ты о чем?! – закричал Руслан, уже не владея собой. – Ты болен, тебе нужно в больницу, у тебя проблемы с психикой!

– Она жива, Рус, – зловеще проговорил Вадим, сверля Руслана взглядом. Тот поежился – это было все равно, что пялиться в бойницы, из которых веет смертью. Теперь перед ним стоял не его друг, а некое существо, злой гоблин с искаженным лицом и дикими глазами.

К изумлению Руслана, Вадим стал баюкать куклу, прижав ее к своей костлявой груди как самое драгоценное в своей жизни. Побрякушка на грязной руке куклы тихо позвякивала.

– Эта стерва без рожи жива, точно тебе говорю, – скрипучим голосом проговорил он. – Может, ее папаня и отдал концы, не знаю, но Инга точно еще на белом свете. И она жаждет мести.

– Ты сошел с ума, – решительно сказал Руслан. – Я ухожу.

– Она жаждет мести, – с каким-то неизъяснимым удовольствием подтвердил Вадим, будто упиваясь звуком собственного голоса. Глаза его недобро искрились. Он приблизился к застывшему Руслану, тот инстинктивно отодвинулся назад, будто бы Вадим и эта грязная кукла были заразными. Вадим засмеялся, обнажая щербатый рот, и этот глухой, безрадостный смех только усилил тревогу Руслана. В этот момент он отчетливо почувствовал исходящее от Вадима зловоние, какая-то безумная смесь тухлого мяса с канализационными отходами.

Он выскочил в прихожую, Вадим зашаркал вслед, продолжая укачивать куклу, словно она была живая, напевая ей какую-то колыбельную песенку. Пока Руслан предпринимал отчаянные попытки открыть расшатавшийся дверной замок, он снисходительно наблюдал за ним.

– Она доберется до вас, – прокаркал он, видя, что Руслан наконец справился с замком.

– Счастливо оставаться, – бросил Руслан, выскакивая на лестницу.

Вадим посмотрел на куклу. Она улыбнулась ему пластмассовыми губами с полустершейся краской. Иссушенные губы Вадима, сами того не замечая, тоже раздвинулись в счастливой улыбке.

Руслан уже был на полпути домой, как вспомнил о непростительной халатности – там, в квартире Вадима, он забыл свой мобильный телефон. Вот растяпа! Он был готов рвать на себе волосы. Ему не был дорог сам телефон, но в записной книжке были координаты важных персон, которые он не знал на память, и эти самые персоны могли позвонить ему в любую минуту!

Он уговорил таксиста вернуться. Бегом взбежав на нужный этаж, он заколотил в дверь. Ему долго не открывали, и Руслан уже подумывал, не вынести ли дверь плечом, как внутри звякнул замок, и сквозь щель просунулось бледное лицо Вадима.

– Чего тебе? – недружелюбно спросил он, словно его отвлекали от чрезвычайно важного дела.

Руслан объяснил, и Вадим пошел за мобильником. Дверь немного приоткрылась, и Руслан снова почувствовал, как его окатывает смрад давно не проветриваемого помещения.

– На, – сказал Вадим, чуть ли не швыряя телефон в лицо Руслану.

– Спасибо, – пробормотал мужчина, не отрывая взгляда от Вадима, – весь низ его рубашки был заляпан чем-то ярко-красным.

– Ты что, порезался? – спросил он.

– Нет, сок томатный пролил, – раздраженно буркнул Вадим, захлопывая перед носом друга хлипкую дверь. Руслан задумчиво зашагал вниз по ступенькам.

* * *

Никакого разбирательства по факту самоубийства Рулика не было. К вечеру следующего дня (то есть почти через двое суток!) приехал какой-то сонный, постоянно зевающий мент, без интереса осмотрел решетку, кусок пододеяльника, из которого покойный Рулик соорудил петлю, смачно выматерился, достал из папки мятый протокол, что-то начеркал, заставил внизу расписаться двух санитаров (надо полагать, как понятых) и укатил прочь.

Никто бесстрастно наблюдал за этой дурацкой суетой. Все шло своим чередом: утром процедуры, уколы, таблетки, у кого-то приступ, Груша снова раскровил себе нос, солнце вставало и садилось, уступая место луне, и так все сначала по кругу. Последние дни Никто приходилось быть еще более осторожным – ему очень не нравилось, как на него поглядывает один медбрат. Ни для кого не было загадкой, что работающие в психушках люди не отличаются сентиментальностью и души их огрубевшие, как конские копыта, но Резо был самым жестоким. Огромный, под два метра ростом, он имел такой густой волосяной покров, что ему позавидовал бы снежный человек. Волосы росли отовсюду – на лице, на шее, на груди, из ушей, из ноздрей и даже у самых оснований ногтей. Никто не удивился бы, если бы Резо открыл рот, и оттуда показался бы мохнатый язык.