Оба поднимают руки над головами. Парочка из них еще та. Старикан едва достает своей спутнице до груди. У него толстый круглый живот и худенькие цыплячьи ножки. На голове кастрюля вместо шлема. На куртку нашиты разные лоскуты, шуршащие пакетики, блескучие кругляшки и всякая всячина, какой полно на любой свалке. К коленям привязаны куски шин.

— Это все? — спрашиваю я. — Вас только двое?

— Да! — Он очень забавно кивает и приседает, словно глупый перепел. — Да, только мы! Умоляю, душечка моя, пожалуйста, не стреляйте в нас! Понимаете, у меня слабое сердце и малейшее…

— Эх ты, дурень! Девчонки испугался… — говорит Миз Пинч и пинает его в лодыжку. Сильно. Старикан корчится от боли.

— Да, свет очей моих! — восклицает он. — Изволь заметить, она вооружена и воинственно настроена…

— Руки вверх! — кричу я. — А то пристрелю!

Они покорно поднимают руки.

— Предупреждаю, брать у нас нечего, — говорит великанша.

— Я не воровка, — заявляю я. — Вы сами кто такие? Что вам здесь надо?

— Рустер Пинч к вашим услугам, — отвечает старикан. — Деловой человек и капитан корабля «Лебедь пустыни». Позвольте представить мою очаровательную супругу, Миз Пинч, с которой вы уже…

— Заткнись, — обрываю я его и киваю великанше. — Ты говори.

— Мы торговцы, — объясняет она. — Направляемся в Город Надежды. Сбились с курса.

— Покажите свой товар, — требую я.

— Чего ты ждешь? — обращается она к мужу. — Покажи ей сундук.

— Мне придется опустить руки, — говорит старикан.

— Давай. Только без фокусов, — предупреждаю я.

Старик исчезает в шалаше, копошится там и вылезает задом вперед. Выволакивает наружу обшарпанный железный сундук. Откидывает крышку и начинает вынимать всякую всячину. Грязные стеклянные бутылки, части каких-то приспособлений Разрушителей, лопату, расплющенный ботинок.

— Так, стань рядом с женой, — говорю я и подзываю Эмми.

Она подъезжает на Нудде.

— Заберись наверх и проверь, нет ли у них оружия, — велю я сестренке.

Эмми спрыгивает со спины Нудда, карабкается на борт, пробегает мимо странной парочки и скрывается в шаткой хижине. Я держу торговцев на прицеле.

Старик откашливается.

— Прекрасный денек, — начинает он.

Жена дает ему по уху.

Эмми выходит из хижины.

— Ну как? — говорю я. — Порядок?

— Все чисто, — отвечает она, спрыгивает с лодки и становится рядом со мной.

— У вас вода есть? — спрашиваю я.

Миз Пинч кивает. Старикан бежит в хижину и выходит с большой пластиковой канистрой.

— Эм, возьми и наполни наши бурдюки, — приказываю я.

Старикан вручает Эмми канистру. Сестренка торопливо исполняет все, что велено.

Я лихорадочно размышляю, что делать дальше. Оружия у них нет. По всему выходит, убивать бедных стариков не из-за чего. Торговцы стоят с поднятыми руками и смотрят на меня.

Тут Нерон решает поглядеть, что происходит. Он слетает вниз и усаживается на кастрюлю, что служит Пинчу шлемом. Клюет старикана в нос.

— А-а-а, — кричит торговец и машет руками. — Ворона! Улетай! Прочь! Кыш!

Я отвожу стрелу в сторону.

— Так уж и быть, — вздыхаю я. — Опускайте руки.

— Видишь, мое сокровище, какая хорошая девушка, — говорит Пинч. — Я так и знал!

Миз Пинч фыркает и уходит в хижину у мачты.

— Вот оно, настоящее великодушие! — восклицает старый торговец. — Вот оно, благородство! — Он сползает с лодки, хватает мою руку и трясет ее что есть сил. — Приятно познакомиться, мой воинственный друг! У вас доброе сердце! Ваша душа полна сочувствия! Это очень редкая вещь в наши темные времена, поверьте. Знаю, что ваше врожденное чувство справедливости не воспрепятствует попытке вашего ничтожного слуги устранить причину постигшей нас несчастливой случайности… то есть самой… ну… Ох, похоже, я потерял ход своих мыслей!

— Тебе нужно починить колесо, — говорю я.

— Точно! — обрадованно восклицает он. — Именно это я и хотел сказать!

— Ну так давай, чини, — киваю я.

Пинч спешит за колесом, которое укатилось вперед. Я подхожу к Эмми и помогаю ей наполнить бурдюки. Мы выпиваем столько воды, что наши животы чуть, не лопаются. Потом вдоволь поим Нудда и Нерона. Из хижины на лодке доносится запах еды.

Эмми принюхивается.

Пахнет вкусно.

В животе у меня урчит. Рот наполняется слюной. Зайца мы давно доели, и с тех пор во рту у нас не было ни крошки.

Пинч катит тяжелое колесо к лодке. Он запыхался, пот льет с него ручьем.

— Тебе помочь? — спрашиваю я.

* * *

Я помогаю ему поднять и подпереть деревянный помост лодки. Старик достает инструменты, и мы прикручиваем колесо на место. Эмми сидит поодаль и рисует палочкой в пыли.

— Тут нужно закрепить понадежнее, — говорю я. — Покажи, что у тебя за инструмент.

Пинч воздевает руки к небу.

— Мы встретили не только образец великодушия, но и великолепно обученного мастера-механика, — заявляет он.

Я перебираю железяки в стеклянной банке.

— Боюсь, интеллектуалы не очень практичны, душечка, — заявляет старикан. — Я сущее наказание для Миз Пинч, ее крест, но она никогда не бранит меня за недостатки. А если и порицает, то совсем не так, как я того заслуживаю.

— Ты как-то странно разговариваешь, — замечаю я.

— Я так и знал, что ты очень сообразительная, — говорит Пинч.

Он вытирает руки платком, лезет в глубокий карман своей куртки и вытаскивает оттуда какую-то штуку. Держит ее в ладонях, словно птенца. Как самую драгоценную драгоценность. С виду ничего такого не скажешь. Стопка тонюсеньких сухих листочков, сверху и снизу подложены куски толстой кожи.

— Это книга, — заявляет он и смотрит на меня так, будто сказал что-то важное.

— Надо же, — говорю я.

Он поднимает верхний кусок кожи. Переворачивает первый листок. Потом второй. Все они сплошняком покрыты черными закорючками.

— Странные листочки, — говорю я и тянусь их потрогать.

— Поосторожнее! — Пинч отталкивает мою руку. — Это бумага. Страницы сделаны из бумаги. Она очень старая, хрупкая. Очень редкая. Я нашел ее в железной шкатулке.

— Видала я такие закорючки. На всяком хламе со свалки, — небрежно говорю я и сплевываю. — Нету в них ничего особенного. Проклятые выдумки Разрушителей.

— Нет, что ты! — возражает старикан. — Это замечательная выдумка Разрушителей. Великая! С самого начала времен. Закорючки называются буквами. Буквы складываются вместе и образуют слова. А слова рассказывают истории. Как вот эта.