— Игорь Игоревич…

— Что, в принтере бумага закончилась?

— Коломийца… убили.

…Женя сидела, и чего меньше всего ей хотелось сейчас, так это каким-то неловким движением помешать Лисину. Когда он сказал, что Коломийца убили, она ждала продолжения довольно долго. И лишь когда стало ясно, что пауза вызвана не прикуриванием очередной сигареты, она моргнула и тихо спросила:

— И… дальше?

— А дальше ничего не будет.

— Как вас понимать прикажете? — опешила девушка.

Лисин втянул дым и посмотрел на ее часы.

— Через три минуты за мной придут. До завтра, Женя. Вы интересная женщина. И говорю я это вам не только потому, что пробыл в заточении несколько месяцев.

— Но как мне теперь уходить? — растерянно, как ребенок, не понимая на самом деле, как можно вот так встать и уйти после фразы «Коломийца убили», спросила Женя.

— Вы жаждали крови? Скоро она польется рекой. Завтра. В одиннадцать ноль-ноль, если вы не опоздаете.

Услышав в коридоре тяжелые шаги, она убрала в сумочку диктофон, спросила, не хотел бы Лисин увидеть утром перед собой хорошие сигареты, получила утвердительный ответ, и только когда в кабинете появился знакомый надзиратель, спросила:

— Игорь, вы рассказываете мне все или что-то оставляете для ношения в качестве тяжкого груза?

— Я не рассказываю только то, о чем не могу рассказать.

— Значит ли это, что вы не хотите рассказывать всего?

— У вас должна быть еще одна версия, как минимум.

Она подумала.

— Значит ли это, что вы не рассказываете о чем-то по той причине, что не можете об этом знать ?

— Чего вы добиваетесь, Женя?

— Я добиваюсь истины.

— Какой истины? — встрепенулся Лисин, убирая локоть от протянутой к нему руки надзирателя. — Я не хочу журналистских расследований, вы, верно, неправильно поняли мое предложение. Я рассказываю то, что хотел бы сказать. Всего лишь. Из двух версий вы можете выбрать любую. А потом сверить с другой. Кажется, только так можно добиться той истины, о которой вы говорите, если я правильно понимаю Дидро.

— А что сказал Дидро?

— Что истина — это соответствие наших суждений явлениям. Думайте. Сопоставляйте. Рассуждайте. До завтра, Женя.

Войдя с лестницы в коридор, Александр Коломиец с тяжелой головой и рвущимся из груди сердцем направился к себе. «К себе» — теперь это не просторный кабинет, в котором дышалось легко и свободно и чувствовалась какая-то защищенность от всего, что находилось за стенами «Глобал». Теперь это еще более просторное помещение, в котором сидело пятеро сотрудников отдела продаж. Еще недавно они заходили в его офис, стучась и немного нервничая. Коломиец имел репутацию человека строгого и конкретного. С предложениями об увольнении сотрудников в кабинет Лисина он заходил так же уверенно, как и для получения премий.

Но теперь все изменилось. Корпоративный мир не знает пощады. Он возносит до небес с той же легкостью, как и низводит, превращая в ничто. За что с ним так?..

Коломиец не дошел до кабинета. Остановившись на полпути, он вернулся к лестнице. Ему не хотелось входить в офис и снова становиться объектом насмешек. Прошел месяц, почти месяц, а он все не может привыкнуть. Да и как привыкнуть? Сотрудники даже не зовут его по имени, обращаясь просто, как к прохожему. Почему он раньше не замечал настоящие черты этих лиц? Оказывается, все не так, как он думал, они вовсе не те, кто собирался в его кабинете на планерки. Почтительность и уважение — это на самом деле боязнь и лицемерие. Рассудительность — плохо скрытая глупость. А послушание — затаенная обида и откладывание мести на потом.

— За что это все?..

За то, что он почувствовал в Факине, человеке с улицы, опасность и решил от него избавиться? А разве не так делает сам Лисин? Неужели у него отшибло память и он забыл, как удаляет из компании всех, в ком заподозрит угрозу?

Факин — угроза. В первую очередь, конечно, для него, Коломийца. Рома оказался не по годам сообразительным мальчиком. Через месяц он переберется в кресло Лукина, жаль, что этот идиот того не понимает, еще через полгода Лисину ничего не останется, как ввести его в ближний круг. Он непременно сделает это, поскольку продажи возрастут в разы! Прокрутившись в каше маркетинга крупной компании, Факин уже сейчас имеет предложения, которые обязательно увеличат продажи. Раз так, то увеличится и производство — законы экономики работают независимо от чьих-то пожеланий. И с этого момента Лисин почувствует, что прежний штат не справляется с работой. Старики дышат по старинке, от них мало проку, и первый, с кем он посоветуется, будет малыш Факин. Коль скоро он мастак придумывать виртуозные схемы продаж, то что ему стоит назвать имена тех, с кем ему было бы удобнее реализовывать такие схемы на практике?

А так недалеко и до вопроса Лисина, с кем бы Факин эти схемы реализовывать не хотел…

Люди в корпорации — мусор. Главное — марджа. И если кто-то из тех, с кем ты годами работал, начинает мешать, босс выбирает марджу. Друзей в компании нет, есть сотрудники. И каждый из них готов пролить тебе на бумаги кофе или отключить факс, когда ты ждешь решающего для поворота карьеры документа. Мир пауков, находящихся в стеклянной банке, выжить в котором можно лишь присосавшись к крышке и наблюдая за всеми событиями без комментариев. Но без комментариев не получится. Твою задницу готов подставить каждый. Вот и Лисин не задержался…

Коломиец оперся рукой на косяк лестничной двери и опустил голову.

Он хотел быть честным с собой.

Кого он спасал, пытаясь вывести из игры Факина? Компанию? Увы…

Он спасал себя. Он действовал по тем же правилам, руководствуясь которыми пытались сожрать его. Факин представил для него угрозу, Саша почувствовал это сразу, едва увидел новичка. Первый же вопрос малыша: «А в „Глобал“ есть архив?» натолкнул Коломийца на мысль о том, что дела плохи. Новичок, только что поступивший в компанию и разыскивающий архив, а не туалет, есть гвоздь для задницы, и чья это задница, Коломиец понял как-то сразу.

Не было неловкости, которая присутствует на лицах вновь прибывших, не было робости, словом, складывалось впечатление, что человек сразу пришел работать, а на установление коллегиальных отношений, то есть на глупости, у него нет времени.

— Нужно что-то делать, — прошептали губы Коломийца. — И я знаю, что делать. Эту суку я вытащу на белый свет и заставлю во всем признаться…

Отвалившись от стены, он стиснул зубы и направился в свой… нет, не в свой, а в чужой кабинет. Там, где его брезгуют называть по имени, мстя за нанесенные обиды, где от него укрывают оперативную информацию, где ему отключают телефон и нервируют телефонными игрушками.