потратив на это не более десяти секунд времени. Конечно, за те дни, что я провел в пансионе, неприятных инцидентов не случалось, но теперь я мог быть уверенным, что без помощи специалиста никто не получит доступа ни к моим деньгам, ни к документам, ни к выпивке.

Дело было сделано, и я бодрым шагом направился к выходу. Я почти успел до него добраться, но тут случилось такое, что в первые минуты повергло меня в шок. По лестнице дробно простучали легкие каблучки, и через секунду дверь моей комнаты распахнулась с такой силой, что с грохотом ударилась о стену. Окажись я на полшага ближе, меня бы снесло и, возможно, с фатальным исходом. Я еще не вполне понял, что произошло и приготовился то ли сражаться за свою жизнь, то ли сигать в окно, как на пороге возникла разъяренная фурия. И, надо сказать, прехорошенькая.

Итак, в комнате появилась молодая — на мой взгляд, не старше двадцати лет — барышня. Василькового цвета платье с рюшами и оборочками, длинное, до пола — как здесь принято носить. Из-под подола виднелись острые носки ботиночек. На руках — тонкие кружевные перчатки, в маленькие аккуратные ушки вдеты золотые капельки с синими, под цвет глаз, камушками. На тщательно завитых золотистого цвета волосах не иначе, как магией удерживается кокетливая символического размера шляпка. Маленький подбородок угрожающе выставлен вперед, совершенной формы носик устремлен почти что в потолок, ноздри раздуваются, словно у почуявшей добычу пантеры, насурьмлённые бровки гневно сдвинуты к переносице, глаза мечут молнии — хоть портрет пиши. Одна рука уперта в бок, в кулачке другой стиснута газета — скорее всего, вчерашний номер «Ведомостей».

При виде этакого цветка я несколько расслабился, но, как оказалось, напрасно. Барышня сделала несколько быстрых шагов, подойдя ко мне почти вплотную, вздела руку с газетой и принялась трясти ею перед моим носом.

— Что это такое, Вольдемар?! — театрально вскричала она, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что ее слышал сейчас весь пансион до последней служанки. — Что это такое, я тебя спрашиваю?

Из манеры обращения явно следовало, гостья была довольно близкой подругой моего предшественника. Не знаю, до какой стадии у них дошли отношения, но, судя по отсутствию соответствующих колец, вряд ли дело дошло даже до помолвки. Причем, могу дать голову на отсечение, что Володя Стриженов был готов засунуть свою шею в ярмо брачных уз в любую минуту, а вот дамочка под венец явно не торопилась. Как бы там ни было, я и в прошлой жизни не позволял так с собой обращаться, и сейчас позволять не собирался.

По моему опыту, разговаривать и, тем более, спорить с женщинами, находящимися в таком состоянии, совершенно бесполезно. Сперва надо их остудить, для чего дать вволю проругаться и выплакаться, и только потом обращаться к их разуму. До того они не способны воспринимать ровным счетом ничего. Вот только как разговаривать с абсолютно незнакомой девушкой, даже имени которой не знаешь? Придется в который раз импровизировать.

— Извольте объясниться, мадемуазель, — холодно ответил я, делая шаг назад: не люблю близкого контакта своего лица с газетами. — Что вы имеете в виду?

— Объясниться? Это ты мне должен объяснить! Ты что мне обещал? Ты вот на этом самом месте клялся! А что теперь? Теперь я узнаю, что ты довел-таки господина Маннера до того, что он вышвырнул тебя вон. И что ты теперь будешь делать? Что я теперь должна буду делать? Я поверила тебе, твоим обещаниям, а ты… Негодяй!

Как бы хороша ни была дамочка, а подобных наездов я терпеть не собирался. И в том мире, и в этом. Я заморозил интонацию до состояния льда:

— Мои отношения с господином Маннером вас, сударыня, волновать не должны.

— То есть, как это не должны?

Дамочка распалилась еще пуще прежнего, хотя, казалось бы, дальше уже было некуда.

— Ты ведь знал, ты знал, что меня пригласили на бал к баронессе Сердобиной. Боже, чего мне стоило получить это приглашение! Это шанс, который бывает лишь раз в жизни, а ты у меня его отнял. Подлец!

— И при чем здесь господин Маннер? — хмыкнул я, все еще не улавливая мысль девушки.

— Как это при чем? Мне же совершенно не в чем идти! А ты сам, сам пообещал мне новое платье. Бал состоится через неделю. И что я, по-твоему, должна делать?

Выплеснув на меня свой негатив, девушка рухнула на очень кстати оказавшийся рядом диван и закрыла лицо руками. Обтянутые шелком узенькие плечики мелко затряслись.

Вот теперь мне все стало ясно. Девушка решила въехать в рай на чужом горбу. Насколько я помню, бальные платья стоили бешеных денег, за них отдавали какие-то совершенно безумные тыщи. А надеть такое во второй раз считалось неприличным. И выходило, что дамы — вернее, их кавалеры по капризу своих дам — буквально выбрасывали на ветер состояния, лишь бы иметь возможность блеснуть на очередном балу и вызвать зависть у своих злейших подруг. Вот уж, действительно, ярмарка тщеславия. Но откуда тыщи у Володи Стриженова? Разве что он рассчитывал вчера, в день выплаты жалования, назанимать у всех, у кого только можно, а потом сидеть полгода без копейки, довольствуясь лишь кормежкой мадам Грижецкой и в очередной раз штопая носки да кальсоны, поскольку новые купить ему будет не на что. Это насколько же надо сойти с ума, чтобы по доброй воле ввергать себя в такие долги! Потом ведь пришлось бы покорно исполнять каждое указание Маннера, даже самое идиотское, только чтобы не случилось каких-нибудь штрафов. Ну нет, мы на такое не пойдем.

Так, а что сейчас было? Если холодно и отстраненно проанализировать действия девушки, то выходит классический вариант манипуляции: сперва вывести объект воздействия из душевного равновесия, потом сделать виноватым, а потом безотказным женским оружием — слезами — окончательно отключить мозги и заставить сделать все, что нужно. В данном случае — оплатить бальную. Да-а, попал Володя Стриженов, как есть попал. К счастью, эта хищница даже не особо маскируется. Видимо, настолько уверена в его лошарости и в своей хитрости. Вот только рассчитывала она дурить совсем другого человека. До крайности мягкого и наверняка по уши в нее влюбленного. Со мной же такие фокусы и раньше-то не проходили, а нынче и подавно не пройдут. Правда, придется немного блефовать, но риск ведь дело благородное, не так ли?

Я принялся расхаживать по комнате и размышлять вслух:

— Что мы имеем? Имеем молодую красивую девушку, которая, прекрасно осознавая свои внешние данные, и