Жорик согласно кивает:

— Небезосновательное замечание.

Соня так бы и треснула пультом по мужниной голове, но тут зазвонил телефон.

— Сонька, ты телек смотришь? — кричит Нонна. — Ты слышишь, что этот урод говорит?

— Импотент!

Жорик вскидывается с дивана:

— Я?!

— Да не ты на этот раз! — кричит она мужу, а потом и Нонне: — Он просто творческий импотент. Он писать не может, а нас фактически обвиняет в этом.

Она сгребает грязные тарелки и уносит их на кухню. Хороший повод спокойно поговорить с подругой. Телефонная трубка между плечом и ухом немного сковывает движения, тем более что руки заняты — невозможно жестикулировать. Но вот она, раковина, сейчас будет легче.

Нонна тоже разнервничалась. А поскольку труд не только облагораживает, но еще и успокаивает, то Нонка тоже принялась за домашнюю работу — загрузила белье в огромный бак и поставила на плиту, кипятить.

— То есть причина — в нас нет эротизма, и следствие — он писать не может. Знаешь, я не патриотка какая-нибудь фанатичная. Но как-то странно получается, что престиж моей родины зависит от меня! — и, покосившись на мать, тихо добавила: — И от эротизма. Надо как-то Юльке дозвониться. У нее все время занято.

— Сегодня что? Понедельник? У нее же с фиктивным мужем телефонная сессия по понедельникам.

— Черт!

— Сейчас я ей на мобильный позвоню.

Соня хватает мобильный из сумки, забытой на кухне, и набирает номер подруги.

А Юля стоит, опешив, посреди комнаты и, не веря своим ушам, глазам и остальным органам восприятия, пялится в телевизор. Фиктивный муж что-то лопочет в трубку, но она совершенно не слышит его. Она слушает Василия Семенова, жалобы которого приняли уже медико-патологический характер.

— Невозможно любить, — воет писатель. — А механизм творческого вдохновения ох как похож на влюбленность. А в кого влюбиться? Не в кого.

— Так ли уж не в кого? — лукаво щурясь, спрашивает журналист. — Русские женщины во всем мире славятся своей красотой. Возможно, есть способы вдохнуть в нашу жизнь чуть больше эротизма?

— Не стоит даже питать иллюзии по этому поводу! — кричит Семенов, будто его спрашивают, может ли он прорыть тоннель от Бомбея до Лондона. — Рецептов нет. Мое поколение дало таких творческих личностей, и, между прочим, мужчин: Сережа Довлатов, Глеб Горбовский, Андрей Битов, Вася Аксенов… Перечислять и перечислять Это были плейбои своего времени. И подруги у нас были соответствующие. А сейчас женщины в России… Не хочу никого обижать, но это… Жалкое зрелище. Очень жалкое.

— Идиот! — восклицает, прихлебывая вино, Юля. Других слов у нее нет.

— Я?! — удивляется заморский супруг.

— Нет, не ты.

Раздается звонок мобильного, и Юля хватает трубку.

— Да! Да, я слышала, слышала!.. — кричит она Соне. — А что я говорила?! Все мужики лицемеры.

— Я?! — не понимая, что на нее нашло, опять спрашивает фиктивный муж.

— Да не ты! — отвечает Юля и, рассердившись, бросает трубку на кровать. Что ему от нее надо? Настоящего брака и настоящих детей? Может, ему мало тех денег, что заплатила маман? Может, он подбирается ко всем ее движимым и недвижимым владениям? А как их заполучить? Только через нее, Юльку, законную наследницу. Вот сейчас он заведется про настоящую любовь и преданность, а поскольку по-русски говорит не очень, то будет ораторствовать долго и обстоятельно. Вот из трубки на кровати уже раздается его бульканье. Но Юльке не до него. У нее тут дела поважней.

— Хочется дать ему по репе! — кричит она в трубку мобильного.

— Юлька хочет дать ему по репе! — дублирует Соня в городской телефон Нонке.

А Нонна помешивает белье в чане:

— Не знаю, что делать, но чувствую, что что-то надо делать! Надо заявить о себе миру!

Раздается сардонический хохот матери, уже простившейся с телевизором и теперь преспокойно раскладывающей пасьянс.

— Кому вы интересны-то?

Нонна резко оборачивается и встречается глазами с фотографией Феди на стене, подбегает к ней и изо всех сил втыкает булавку в глаз бывшего мужа.

— Мы все-таки напишем книгу о себе.

Соня от неожиданности садится на маленький диванчик на кухне и повторяет ее слова Юле на мобильный:

— Вот Нонка говорит, что мы должны написать эту книгу.

Жорик появляется в дверях и подозрительно принюхивается:

— Какую книгу?

— Жора, уйди!

— Нет, скажи, какую книгу?

Юля щелкает пультом, выключая телевизор со злостным Семеновым.

— Про что мы напишем? Неужели про эту ерунду, про которую у Лосевой трепались?

Соня исправно передает:

— Ноник, Ю спрашивает, про что все же будет книга?

Жорик напирает:

— Это я спрашиваю, про что? Что за бессмысленное занятие?

Соня, покружившись по кухне, уходит в ванную и запирается там. Жора остается за дверью, колотит в нее и требует объяснений.

Нонна же с трубкой около уха опрокидывает бак с бельем в свою старенькую ванну. Запыхавшись, садится на край, отдышаться, и, несмотря на усталость и густой пар от белья, продолжает соблазнять перспективами затеи:

— Вы представляете, сколько баб сейчас посмотрело эту передачу. Сколько женщин подошли к зеркалу, посмотрели на себя и спросили у этого самого зеркала, неужели я некрасива? Неужели это всё? Юность испарилась, молодость обманула, зрелость напугала. А где же счастье? Где оно?! Нет, мы немедленно должны написать книгу.

Араксия Александровна заглядывает к дочери:

— Еще одна авантюра.

— Да, я понимаю, что это авантюра, — кричит Нонна в трубку. — Но ни к чему не обязывающая. Правда же?

Как и подруги, Юля тоже оказалась в ванной. Но в отличие от той, которая воспользовалась ею как убежищем от любопытного и ревнивого к чужой фантазии мужа, и от другой, которая стирает там, как заправская прачка, не жалея красивых рук, Юлька использует ее по прямому назначению — наполняет свою гигантскую лохань водой и пеной.

— Погодите, девочки. Это дело серьезное, а у меня татуировки. Сонька, спроси ее, это она серьезно? Ноник, ты действительно хочешь, чтобы мы написали книгу про нас?

Юля снимает с себя халат и погружается в негу. А в дверь ванной Сони колотит любопытный Жорик, и под эти звуки Соня наводит мосты между подругами.

— А ты ее, что, несерьезной видела? И про кого нам еще писать? Мы же не знаем, как живут колонии моржей и существуют ли там разводы? Мы только про себя и можем писать.

Жорик устал стучать, отбил кулаки и перешел теперь к своему главному оружию — занудству: