Этим разговор и кончился. Да еще, когда бричка подъехала к гостинице, встретился молодой человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом. Молодой человек оборотился назад, посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть не слетевший от ветра, и пошел своей дорогой…»

— А, каково, чада мои дражайшие? Просто дрожь по хребту…

Так вот, про неприятность под номером вторым. Как раз в те самые дни она обзор свой для них заканчивала, для умненьких и любопытных, и уже почти закончила, оставалось добрать самую малость, с полстранички печатного текста, не больше. На этом месте ее и заело, каретку. Встала, и все, ни с места. Как будто расклинил кто изнутри. Ада чертыхнулась и отправилась на боковую, чтобы выспаться и, придя в школу пораньше, успеть доработать текст до занятий, в учительской, больше было негде.

С кареткой повторилось еще два раза. Потом стала защемляться бумага. Неожиданно начинала уходить в сторону, без видимых к тому причин: буквы от этого смазывались и разъезжались, уродуя всю страницу, и тогда Аделине приходилось, преодолевая отвращение к этой чертовой машинке, заправлять другой лист.

Странно, раньше за ней такого не водилось. Лёвка нехорошо выругался и снова отвез эту «Оптиму» в ремонт. Там посмотрели, сказали, все в норме, и вернули, не взяв. В тот же вечер все повторилось снова — бумага заминалась, буквы, будто пьяные, не оказывая сопротивления, утягивались к полям. Работа тормозилась, и Адка начинала тихо психовать.

Параллельно с этим расстройством стали возникать причины и для других. То вдруг одна из домашних Лёвкиных тапок, сброшенных у кровати, куда-то исчезала и обнаруживалась уже потом в совершенно не подходящем для нее месте. То по ночам, в самой райской середине предутреннего сна, край одеяла с Адкиной стороны внезапно отворачивался в сторону, обнажая часть ее ноги или плечо целиком, и это вынуждало ее проснуться, и хлопая сонными глазами, совершенно не понимать, отчего такое обнажение с ней произошло. Лёвка спал, и было так же очевидно, что сделал это не муж и не сама она. Получается, зря они с Лёвкой, хотя и добродушно, но все же неприкрыто подтрунивали над Прасковьей, ставшей за последнее время совсем уж запуганной и заметно добавившей молчаливости в свой и так не слишком разговорчивый характер.

И уже не получалось быстро заснуть в этих идиотских раздумьях, и утром Лёвке приходилось долго трясти ее за плечи и будить, чтобы не опоздала к первому уроку. И день получался разбитым, постоянно клонило в сон, к тому же в голову лезла всякая недостойная серьезного обдумывания ерунда.

Что-то в их доме явно было не так. Злой умысел Аделина отбросила сразу — просто некому было его проявлять: все свои и все — вот они, наперечет, включая домашних животных и двух неживых Лёвкиных верзил.

А тут еще снова с машинкой пишущей началось — теперь уже очередь пришла дурить ленте. Остальные части агрегата отдурили и вроде на какое-то время угомонились. С вечера, достукав очередную порцию текста и отправляясь спать, Аделина оставляла ее в рабочем положении, нормально протянутой вдоль каретки. Утром же лента беспричинно оказывалась в перевернутом виде. И что интересно, расстояние до кровати — три с половиной шага. Лёвка ночью не вставал, сама она тоже, оба спали безвылазно. Затем — утро, как положено, она — первая. Встает, набрасывает халат, делает свои три с половиной шага к письменному столу — лента перекручена, кошмар. И это значит, будут дефекты, работать на такой ленте нельзя. И жить так дальше нельзя. Все, точка. Приехали. Ку-ку!

Два последующих месяца чертовщина в доме Гуглицких не прекращалась: то отступая ненадолго, то вновь давая о себе знать.

— Полтергейст, не иначе, — без тени юмора определил ситуацию Гуглицкий, когда жизнь с загадочно ломающейся «Оптимой» сделалась для обоих окончательно невмоготу. Да и сам он, видя, в какой безвыходной растерянности находится его жена, не решился больше продлевать это издевательство. Сказал: знаешь, думаю надо тебе переходить на компьютер. Хватит этой хренью заниматься, весь мир уже там, только мы с тобой никак туда не въедем.

Адка, любимая его Адуська, подпрыгнула и повисла у него на шее, обхватив ее руками:

— Лёвочка, хочу самый быстрый и самый удобный, чтобы нормально, наконец, можно было работать. Хватит мазилку изводить эту проклятую с ненавистной копиркой. Все нормальные люди давным-давно Интернет этот туда-сюда гоняют без конца. Я тоже хочу. И принтер, Лёв. Лазерный. И сканер. И все-все остальное для счастливой жизни. Ты же любишь, когда твои рыцари полностью укомплектованы? Вот и я теперь люблю, да?

— Ну да, — согласился Гуглицкий, — само собой. Но только через месячишко, ладно? Раньше никак не получится. Я все это время за вещь буду выплачивать купцу одному ростовскому. Он рассрочку дал, беспроцентную. А я взял, больно уж вещь замечательная. Сумасшедшая. Все охренеют, когда я ее через полгода-год на рынок выставлю. Вот тогда заживем, Адунь, как нормальные люди, и черт с ним, с дефолтом этим. И с чертом нашим тоже черт.

— А что за вещь? — удивилась жена.

— Да не бери в голову, — отмахнулся он, — вещь как вещь. Ценности в ней нет никакой, поверь, это она только для узкого рынка такая замечательная, не для меня лично. Ну в том смысле, что броская и улетать будет всегда, без проблем, какие бы там ни случились потрясения. Разве что ядерная зима или чего-нибудь такого типа. Знаешь, она каждый раз, переходя от одного кретина к другому, будет только добавлять в цене. Но есть условие — кретины эти должны быть чудовищно богатыми. И чем он богаче и известней, тем больше она будет стоить после него — называется «Эффект ореола». Я обычно делаю первый заход и сразу же оттуда выпадаю, потому что не в их обойме. Они, как только заимеют привлекательную вещь со стороны, обязательно дорогую или сверхдорогую, так она тут же для всех остальных кончается, для всего нашего рынка. Дальше они ее тасуют только в своей среде: дарят, перепродают, снова покупают, оставляют в наследство, делят при разводах. В общем, по кругу вещь эта ходит, между ними, вместе с женами и недвижимостью. Тебе это знать необязательно, Адусь. Просто постарайся потерпеть ровно один месяц и обязательно все получишь. Персональный компьютер с Интернетом и все остальное к нему.

Наутро после этого разговора неожиданно все прекратилось, вся эта выводящая из себя, не дающая спокойно жить и дышать чертовщина с падением предметов и каждодневной поломкой «Оптимы». Было — и отрезало. Казалось, все, что происходило в их жилище в предыдущую пару месяцев с небольшим, явилось всего лишь коротким наваждением, сном, придумкой — больше Прасковьиной, чем их. День шел за днем, а нечистая сила вела себя так, словно забыла про них или же просто сменила адрес, предпочтя иметь новую жертву для своих идиотских домогательств взамен этих безропотных и уступчивых интеллигентов.

К концу первой недели безмятежной жизни на Зубовке история этой их общей глупости стала потихоньку забываться. Лёвка носился по городу с каким-то кортиком или кинжалом, Аделина активничала у себя в гимназии, наверстывая упущенные дела, которые пришлись на затянувшийся период застоя и недосыпа.