– И чего ты орешь, парень?

Окруженный гноем глаз открывается, моргает.

– Ты сказал мне, что я умираю, пап, вот я и издаю звуки умирания.

– Эй! Эззи сказал тебе выглядеть больным, и зачем Эззи так сказал?

– Чтобы мы всех обманули?

Отцовская рука хлещет мальчишке по уху.

– Ой!

– Именно! Это было нужно, чтобы на нас не смотрели. А весь этот шум вызывает у людей интерес, заставляет их нас запомнить. А если бы они пригляделись, то поняли бы, что ты не заразный, а больной только на голову! – Эззи прописывает сыну по уху еще раз.

– О-ой! За что ты меня опять ударил? Ты всегда меня бьешь. Это нечестно!

– Будь благодарен, что у тебя остались уши, по которым бить можно. Твоя тетя же была глупая?

– Да.

– И Эззи интересно, где же теперь тетя маленького Эза?

– Ее забрали.

– Именно! Ее увезли в плодильные ямы Слейка, и больше мы ее не увидим.

Эззи оборачивается к Страннику.

– На самом деле это по-своему милосердно, но… – Торговец продолжает, снова переключая внимание на надувшегося сына: – Она тупая, а это хуже, чем мертвая. Так что Эззи из тебя всю дурость выбьет, а ты будешь за это Эззи благодарен, да?

– Да. Спасибо, папа.

– Так-то лучше.

– А теперь иди сотри с себя этот гной и не забудь собрать его обратно в банку для следующего раза.

– Да, папа.

– Дома увидимся.

– Да, папа. – И мальчишка их оставляет.

– Хороший он парень, но глупый, очень глупый. Пошел скорее в тетю, чем в мать, но Эззи полагает, что тебе не больно-то интересна эта история. Итак, мы пришли, и наш договор исполнен.

Странник проводит взглядом слева направо, замечая вокруг только пустые улицы и дома.

– Интересуешься, где же наши друзья, да? Конечно, конечно. Доверься мне, друг, они придут. Стало быть, Эззи сейчас тебя покинет.

Странник раскрывает рот, готовясь возразить.

– Все расставания в Вердигрисе столь скоры, да? Но Эззи пора идти. Щупальце оставь себе. Быть может, оно будет напоминать тебе о нашей дружбе! – Меняла быстро удаляется. – Пусть все твои любовницы будут нежны, а пути их никогда не пересекутся, ха-ха!

Пока восходят солнца, бродяга переглядывается с козой. Стремное время настало. Двери закрываются, вывески переворачиваются, двери открываются – вдалеке слышатся звуки первых па дневного танца Вердигриса.

Из разрушенного здания показываются фигуры в одеждах, посеревших от тяжелой жизни и оттого напоминающих униформы. Рост делает эту группу приметной. Мужчина и женщина возвышаются над остальными. Подростки, мускулистые полукровки, покрытые позеленевшими шрамами – характерной для потомков демонов меткой, позволяющей отследить их родословную до Узурпатора. Клоки торчащих волос украшают их головы, точно черные флаги на изрытой дырами карте. Другой мужчина, нормального роста, уродливый и кривой, держит в руке пистолет. И целится бродяге в голову. Последняя – крохотная женщина, немногим больше метра высотой, рот ее не в состоянии вместить крысиные зубы.

Взмахом пистолета Страннику приказывают следовать за ними. Он поневоле соглашается. Чьи-то огромные руки отнимают у него поводок, и весь отряд возвращается в темноту. На мгновение коза сопротивляется, но следует резкий рывок поводка, и она отправляется в полет за остальными, словно пушистый воздушный шар, наполненный ненавистью.

Под землей все берутся за руки цепочкой, уводя Странника вниз, вглубь, через неосвещенные здания, следом через ступени и тоннели, по пути, который крысолюдка отыскивает в темноте. Здоровяки не единожды задевают скальную породу головами, после чего разражаются потоками ругательств, не смолкающими, пока на них не шикнут.

Бродягу ведут дальше, туда, где насквозь пробирает холод. Найденные по дороге обломки и предметы поднимают и переносят, создавая препятствия для тех, кто мог бы следовать за группой. Факел сияет желтым, переработанный свет солнц играет на дуле пистолета. Страннику тычут оружием прямо в глаза, вынуждая его щуриться.

– Что мы с ним делать будем? – бормочет невпечатленный парень из потомков Узурпатора.

Другая полукровка пожимает плечами.

– Может, на органы сгодится.

– На органы? – звучит третий голос, принадлежащий стрелку. – У нас тут действительно крутой парень. По крайней мере лучше бы ему таким оказаться. Мы точно достаточно заплатили, чтобы его заполучить.

Свет и голос становятся еще ближе.

– Я понимаю, о чем ты, но мы свои затраты отобьем, так или иначе.

Прищур Странника переходит в угрюмый взгляд. Под мантией он сжимает кулаки.

– Проверьте его, – приказывает голос из-за оружия.

Один из громадных полукровок удерживает бродягу, пока крысолюдка обнюхивает его, пробираясь костлявыми руками под мантию. Он жестко ее отталкивает, и женщина спотыкается о камень. Из-под ее мантии доносится тихая жалоба. Странник поворачивается, закрывая младенца от оружия своим телом.

– Попробуешь сделать так еще раз, приятель, и я в тебя пулю засажу. Если повезет, карапуза она не заденет.

Странник широко раскрывает глаза, несмотря на резкий свет.

– Да, ты меня слышал. Мы знаем про ребенка, которого ты носишь. Что, думал, можешь спрятать эту верещащую малявку в доме, а хозяин ничего не заметит? – Стрелок хмыкает. – Так что давай ее сюда, а заодно и все оружие, и тогда мы все сможем притвориться друзьями.

Он качает головой. Глаза снова выискивают меч, но он все еще прицеплен к козе и бесполезен.

– На тот случай, если ты простоват или типа того – это не просьба.

Со Странника срывают мантию и оборачивают ею щупальце – так за него можно будет схватиться и попытаться отодрать. Крысолюдка тянется к бродяге, чтобы забрать ребенка, но он вновь ее отталкивает.

– О, ради всего… Макси, заставь нашего друга сотрудничать.

Массивная рука обхватывает и сдавливает бродяге шею. Он тянет за нее, пинается и выворачивается, пока нехватка воздуха не лишает его сил. Следом ребенок выскальзывает из обмякших рук и начинает кричать. Глаза у Странника подергиваются, но сам он не движется. Его снова обыскивают, на сей раз не встречая сопротивления.

Полукровка перекидывает его через плечо, пока они проходят последние несколько поворотов.

– Я думала, ты его пристрелишь.

– Заткнись, Макси!

Как только они заходят в помещение, путь за ними запечатывается, камень скрежещет о камень, укладываемый подъемными блоками и множеством рук. Стены украшены замысловатым резным орнаментом, но освещение в зале сломано, драгоценные камни из него украдены, и сам он стал эхом эха своей былой красоты. Вместо самоцветов установлены сущностные лампы, открытие Нелюди, превращающее души в топливо. Их пламя, укрытое перевернутыми чашами, горит зеленым; его неестественное сияние, яркое, но холодное, освещает множество застывших в ожидании лиц.