«Но кто это оценит?»

«Охранник, естественно. Я проделываю такую штуку каждый вечер, с разными камерами, на протяжении вот уже двух недель. Поторопитесь, нам пора сматываться. Никто не будет терпеть это безобразие целую ночь, самое большее, если нам повезет, – часа два».

«А ваш телевизор мы оставим здесь?»

«Конечно, мой друг».

«Значит, вы потеряли уже четырнадцать телевизоров…»

«Да перестаньте, пожалуйста, считать, не забивайте себе голову ерундой, лучше пошевеливайтесь. Теперь нам и в самом деле пора. Алхимия не совсем безопасное дело. Взгляните-ка вниз. Нет-нет, не туда. Левее».

И тут я увидел танк с укрепленным на башне прожектором, который с дребезжанием полз по проспекту; он, правда, был еще далеко, но держал курс прямо на нас. Светлый луч обшаривал стены домов попеременно слева и справа от проезжей части.

Мы быстро побросали инструменты в пустой рюкзак, низко пригнувшись, проделали обратный путь вдоль карниза и, почти вслепую нащупывая перекладины, спустились вниз по пожарной лестнице. Один раз я едва не сорвался, но Маврокордато успел крепко ухватить меня за руку, и мы оба невольно рассмеялись.

«Вы и вправду забавный молодой человек, вам это известно?»

«Я молод точно в такой же степени, как и вы, Маврокордато».

Он выпустил мою руку. «Ах, батюшки, я вовсе не хотел вас обидеть. Давайте, нам пора уносить ноги. И не оборачивайтесь, ни в коем случае».

Мы побежали друг за дружкой прочь от перекрестка, во всю прыть, на какую были способны. Луч прожектора нацелился на камеру наблюдения, и танк, прошелестев гусеницами, остановился. Крышка люка откинулась, и из люка выбрался солдат, державший радиопереговорное устройство, с белой повязкой на рукаве. Он сказал что-то в переговорное устройство, показывая рукой на тот самый карниз; теперь из танкового люка вылез второй военный, офицер, который тоже спрыгнул на мостовую. Он посмотрел прямо в мою сторону.

От страха я застыл на месте и потом даже полностью развернулся назад, так как хотел точно, совершенно точно убедиться в том, что не ошибся, хотя Маврокордато с другой стороны улицы яростно шипел, чтобы я – ради самого неба – поторопился. Я узнал офицера. Это был он. Вне всяких сомнений.

Когда мы вернулись домой, я пошел на кухню и занялся приготовлением чая.

«Это было, хм… крутовато».

«Надо думать. У меня, правда, случались и худшие моменты», – откликнулся Маврокордато из комнаты.

«Вы его видели?» Я помешал ложкой в заварочном чайнике, чтобы чаинки поднялись со дна.

«Кого? Хасана?»

«Да. Боже, я уже даже не знаю, кто на чьей стороне. Все так ужасно запуталось».

«Больше нет никаких сторон. Так что не переживайте».

«Могу я спросить – а при чем здесь, собственно, алхимия?»

Я принес поднос с чаем, и Маврокордато, перебиравший какие-то брошюры на книжных полках, обернулся ко мне. «Смысл шутки с камерой – в создании герметической атмосферы». Он надкусил конфетку-пралине и продолжал свои разъяснения уже с набитым ртом.

«Мы не только помогаем новому правительству Ирана внушить прежним властям ощущение неуверенности, но и вносим самый непосредственный вклад в осуществление переворота. К сожалению, они никогда не узнают, какова была ближайшая причина их гибели. Ах, какой чай! Подлейте мне, пожалуйста, еще немного, будьте так добры».

Я сел на канапе и провел пальцем вдоль одной из полос на шелковой обивке.

«И что я, по вашему мнению, должен теперь делать?»

«Здесь в Иране вам, скорее всего, оставаться не обязательно. Это, по сути, не входит в вашу задачу».

«Вы хотите сказать, что имеете какие-то планы на мой счет?..»

«Нет, я могу только сделать вам предложение. Решиться на что-то должны вы сами. Я бы, пожалуй, объяснил свою мысль так: вы должны отдать что-то, ничего за это не ожидая и взамен ничего не получив. Смотрите на это как на своего рода односторонний обмен».

«Но у меня нет ничего такого, что я мог бы отдать».

Он поднялся, стоя зажег сигарету, подошел к окну и дотронулся пальцами до тяжелой бархатной портьеры.

«Тогда, мой дорогой, для вас остается, в сущности, только одна возможность. Вы должны добраться до священной горы Кайлаш, известной также как гора Меру».

«Она здесь, в Иране?»

«Нет. Выслушайте меня, прошу вас. Эта гора во многих религиях почитается как центр универсума, мировой лотос. Она располагается посреди высокогорного плато, к сожалению, не здесь, а на западе Тибета, то есть в Китае. Четыре из величайших рек Азии берут начало чуть ли не точно под ней. Четыре стороны Кайлаша соответствуют лазуриту и золоту, серебру и хрусталю».

«О…»

«Эту гору вам следует обойти по часовой стрелке; она – своего рода гигантская мандала природы, то есть молитва как обход мира».

«Звучит совершенно невразумительно. И зачем я должен отправиться туда?»

«Масуд ведь наверняка рассказывал вам о том, что Америка – большой враг».

«Он даже сказал – Большой Шайтан. Может, мне все это записать на память?»

«Ах, да перестаньте же. Тоже мне остряк нашелся. Сходите-ка лучше на кухню, dear, разыщите и принесите нам сюда пакетик чипсов».

Я долго рылся в кухонных шкафах, выдвигал и задвигал ящики, пока наконец не нашел пакетик Frito Lay’s Salt and Vinegar Chips;[40]я надорвал пакет, высыпал хрустящие картофельные хлопья в вазу «Лалик»[41]и вернулся с ней в комнату.

«А как я вообще попаду на Тибет? Насколько я знаю, иностранцам доступ туда закрыт».

«Друг мой, имея деньги, можно добраться до любой точки земного шара. Главное, чтобы их хватило. Да вы и сами должны это знать, вы достаточно долго были с Кристофером».

«Но у меня больше нет ни пфеннига, все остатки своей наличности я отдал Хасану, в больнице, чтобы он обеспечил Кристоферу отдельную палату».

«Я знаю. Подождите».

Он встал и подошел к книжной полке. Довольно долго искал какую-то определенную книгу, а когда нашел, вытащил ее и снова уселся на подушку, лицом ко мне.

Он раскрыл старый, красиво переплетенный том – это была работа Карла Мангейма,[42]– и я увидел, что в страницах проделано коробкообразное отверстие, в котором лежит, как бы запрессованная в текст, пачка долларовых купюр.