- Дура, Марина, – поморщилась Макаронова. – Жить с человеком и ждать, пока он сдохнет? Плохо это…

- Ерунда, - перебила подругу собеседница. - Ты думаешь, они этого не знают? Ещё как знают и всё понимают! - Марина прикурила сигарету. – У них всё просчитано. Женихи тебя тупо покупают трахать, а платят бабками, которые останутся по брачному контракту. Поэтому лучше отмучаться пару лет, чем двадцать. Выбирай этого старого пердуна и некобенься. Тем более что он по-русски болтает. Когда встречаешься?

- В пятницу.

- Где?

- В «Феличите». Это на Советской.

- Да знаю я. Чего они все этот кабак полюбляют? Намазано там, что ли? Оденься поприличней. Платье есть?

- Откуда?

- Плохо! Пойдём ко мне, что-нибудь подберём. Не брошу подругу в беде.

***

«Золинген» медленно двигался по морщинистой щеке, собирая пену на рабочую поверхность. Жёсткая седая щетина отчаянно сопротивлялась. Рихард Ланге не признавал безопасных бритв и всю жизнь пользовался старым добрым «Золингеном», который правил о кожаный солдатский ремень.

Он стоял перед зеркалом и мысленно чертыхался. Глубокие морщины на щеках не разглаживались, даже когда левая рука изо всех сил оттягивала кожу. Ланге успел два раза порезаться. На горячем вафельном полотенце расплылись пятнышки крови.

На фронте всё было проще. Смотришь в деревянную бочку, и зеркало воды показывает молодое гладкое лицо. Два движения – и ты выбрит. В сорок втором приходилось штыком пробивать лед, чтобы бриться в проруби. И ничего, никаких порезов...

Ветеран вермахта разгладил на кадыке обвислую кожу. Острое лезвие не хотело брать стальную щетину. Он ещё раз чертыхнулся и начал править бритву.

Утреннее бритьё – священный ритуал. Русские бреются только тогда, когда отрастёт щетина, а это неправильно. Бриться нужно каждый день. Именно из-за этой привычки его, человека без образования, назначили старшим механиком в колхозе, именно за это давали грамоты, премии и медаль «Ветеран труда». Чисто выбритыймужчина всегда уважаем и к нему охотней прислушиваются…

Ланге готовился к первому свиданию с молодой невестой. Уже был выглажен строгий костюм, подобран галстук. Скромный букет цветов отблескивал целлофаном на кухне рядом с коробкой настоящего швейцарского шоколада. Он волновался, кровь постукивала в висках. Всё как в молодости, с Полиной. Ну, или почти всё.

Эх, Полина, Полина. Надо съездить на кладбище, посмотреть, что там с памятником. А может, не нужно ему ещё раз жениться? Куда с такой старой рожей? Что он даст этой девочке? Секс? – У неё впереди целый батальон здоровых самцов. Денег? – Много он ей не оставит. Тогда что? Старческую привязанность, которую принято считать любовью? Нет, тут нельзя много думать. Неизвестно до чего додумаешься.

Он доскрёб бритвой острый кадык и растёр щеки лосьоном. Телевизор в столовой давал по НТВ архивную трансляцию свадьбы принца Монако Альбера и южноафриканской пловчихи Шарлин Уиттсток. На экране – гости: представители королевских семей Европы, знаменитые спортсмены, музыканты, актеры и модельеры.

Надо же, как вовремя, - усмехнулся Ланге и увеличил громкость. Голос за кадром с придыханием вещал: «Многие с нетерпением ждали этого дня и теперь во всех подробностях обсуждают детали бракосочетания в Монако. Засидевшийся в холостяках пятидесятитрёхлетний князь Альбер Второй наконец-то женится. Невесту в народе уже прозвали «принцессой с грустными глазами». Букмекеры в один голос твердят, что брак обречён, но молодожены верят в счастливый шанс. Принц Альбер не скрывает того, что ему нужен наследник, а Шарлин улыбается и отводит взгляд».

Им хотя бы нужен ребёнок, а что нужно мне? Чтобы кто-то стоял у плиты? Гладил штаны и рубахи? Нет. Я хочу того, чего хотят все. Мне необходимо любить и чувствовать ответную любовь. Это и есть утраченное счастье. Можно его воскресить? – Нельзя. Никак нельзя. Никуда я не пойду. Зачем губить чужую жизнь?

Что ж ты, сука, делаешь? Зараза, маленький садист! Дитя воскресной любви... Таких ублюдков нужно давить в зародыше!

Владимир Рыбаченко сидел на лоджии девятого этажа в инвалидной коляске и смотрел в окуляр школьного телескопа. Заброшенная стройка на другой стороне улицы Дзержинского, огороженная глухим забором, не давала ему скучать днём в пустой квартире.

Интересные события происходили здесь. Унылые пиршества бомжей, походный бордель дешёвых проституток и разборки местных бандитов – обычные картинки в оптике инвалида-колясочника. Однако сегодня он увидел такое, чего не приходилось встречать даже на войне.

Рыбаченко сначала никак не мог понять, что делает соседский мальчишка, одиннадцатилетний Денис, среди бетонных плит и строительного мусора. Когда наконец-то понял, что происходит, на ветерана напала глухая оторопь. Даже в Афгане он не видел подобной бессмысленной жестокости, а тут ребенок в самом центре города…

Сначала пацан вычерпал дождевую воду из кранового корыта, затем подтащил два мешка цемента, высыпал их и деловито замесил раствор поломанным черенком лопаты. Оптика приблизила лицо подростка. Ноздри возбуждённо раздуты, приоткрытый рот кривится в неестественной улыбке. Закончив мешать, он спустился в подвал. Послышались хлопки петард. Через некоторое время мальчик вышел оттуда с картонной коробкой.

Рыбаченко не мог видеть со спины, что Денис достает из неё и опускает в корыто. Но когда мальчишка отошёл в сторону, Владимир вздрогнул: в ваннеплавали четыре разноцветных пушистых комочка. Месячные котята, притопленные в цементную жижу по самую шею, открывали маленькие пасти и вертели головами. Подросток огляделся по сторонам, подобрал несколько кусков шифера, накрыл ванну и придавил всё большими кусками крымского камня.

Сучонок, ну я тебя достану! Конец тебе! Инвалид вытащил мобильник из чехла, привязанного к коляске.

- Рашид, ты где? Не на работе? Подойди срочно ко мне, прямо сейчас… всё нормально со мной. Но ты срочно нужен.

Рыбаченко выехал в коридор и надел рабочую куртку. Приходилось ждать друга. В одиночку инвалиду невозможно выбраться из стандартной многоэтажки на улицу. Спустя двадцать минут однополчанин Рашид уже выталкивал коляску сквозь узкую подъездную дверь.

Через дыру в заборе въехали на стройплощадку. Крановая ванна была в зоне досягаемости, из-под шифера не доносилось ни звука. Они опоздали. Раствор ещё не затвердел, но котята утонули. Рашид сплюнул сквозь зубы.

- Ладно, давай домой, - сказал Рыбаченко. - Этот мальчишка живёт в моём доме, в крайнем подъезде. Поговорю вечером с бабкой.

- А родители?

- Папаша у него – человечек мутный. Не люблю таких. В лицо улыбаться будет, а в спину нож воткнёт.