Но перед тем, как вы окончательно убедите себя в том, что обладаете высочайшими моральными качествами, представьте: мне (или вам) вдруг выплатили огромную сумму за работу в комитете по аудиту какого-нибудь Гигантбанка. Если значительная часть моего дохода зависит от финансовой состоятельности этого банка, я, скорее всего, не буду чересчур придирчив в отношении его действий. При должном уровне вознаграждения я, вероятно, буду реже говорить о прозрачности инвестиций или о том, что финансовые компании должны делать все возможное, чтобы избежать конфликта интересов. Разумеется, я в таком комитете не состою, поэтому мне несложно представить, как часто банки совершают действия, заслуживающие порицания.

Размышляя о вездесущности конфликта интересов и о том, как сложно бывает обнаружить его в нашей жизни, вынужден признать, что и сам подвержен его влиянию.

Нас, ученых, порой приглашают выступить в качестве консультантов или экспертов в суде. Вскоре после того, как я занялся научной деятельностью, крупная юридическая компания пригласила меня выступить в таком качестве. Я знал, что некоторые из моих более опытных коллег регулярно подрабатывали, составляя экспертные заключения, что хорошо оплачивалось (хотя сами они утверждали, что делают это не ради денег). Из любопытства я изучил несколько старых судебных дел и искренне поразился тому, как однобоко трактовались результаты научных исследований. Более того, я был шокирован тем, насколько уничижительно эксперты высказывались о мнениях и квалификации экспертов противной стороны, которые в большинстве случаев тоже были весьма уважаемыми учеными.

Тем не менее я решил попробовать (разумеется, не ради денег) и получил довольно высокий гонорар за свое экспертное мнение[14]. Довольно быстро я осознал, что юристы, с которыми я работал, пытались «взрастить» во мне точку зрения, которая помогла бы им выиграть дело. Они не делали этого грубо и навязчиво. Они не говорили мне прямым текстом, что определенные вещи пойдут на пользу их клиентам. Вместо этого они попросили меня описать все исследования, применимые к данному судебному разбирательству. Далее они высказали мнение, что некоторые факты, противоречащие их позиции, могли возникнуть из-за методологических ошибок, а исследования, подтверждавшие их точку зрения, весьма важны и выполнены безукоризненно. Они осыпали меня комплиментами всякий раз, когда моя интерпретация результатов исследования оказывалась для них полезной. По прошествии нескольких недель я обнаружил, что довольно быстро принял точку зрения тех, кто мне платил. Эта история заставила меня всерьез усомниться в способности человека оставаться объективным, когда ему платят за его мнение (сейчас, когда я пишу о том, что мне самому не хватает объективности, я уверен, что никто и никогда больше не попросит меня выступить экспертом — и, возможно, оно и к лучшему).

Еще один случай, заставивший меня осознать всю опасность конфликта интересов, связан с исследованием, которое проводил я сам.

В свое время мои друзья из Гарварда любезно позволили мне поработать в лаборатории университета. Предложение было особенно привлекательным, поскольку для своих экспериментов они приглашали жителей окрестных районов, а не одних лишь студентов.

Как-то раз я проводил эксперимент в области принятия решений. Как всегда в таких случаях, я предположил, что уровень эффективности эксперимента будет зависеть от его условий. Так бы и вышло, если бы не один участник. Условия эксперимента были таковы, что я ожидал от этого человека самых высоких результатов, однако они оказались намного ниже, чем у других. Это меня обеспокоило. Изучив его данные более тщательно, я обнаружил, что он на 20 лет старше остальных. Кроме того, я вспомнил, что один из участников эксперимента, пожилой мужчина, заявился в лабораторию в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения.

Как только я понял, что это один и тот же человек, я решил исключить из результатов эксперимента его показатели, поскольку было очевидно: в этом состоянии мужчина вряд ли способен принимать осознанные решения. Так я и сделал, и результаты кардинально изменились: я получил именно то, что ожидал увидеть. Однако несколько дней спустя я задумался о том, каким образом пришел к решению исключить данные того пьяницы. Я спросил себя: «Что, если бы этот участник оказался в другой группе (той, от которой я ожидал более низких результатов)?» Если бы это произошло, я, вероятно, не обратил бы внимания на его ответы. А если так, то, скорее всего, я и не подумал бы исключать его данные.

Разумеется, я легко мог убедить себя в том, что принял правильное решение. Но что, если мужчина не был пьян? Вдруг он был болен или существовали другие факторы, объяснявшие его состояние и не связанные с употреблением алкоголя? Нашел бы я иное оправдание тому, что его показатели были исключены из результатов эксперимента? Мы еще узнаем из главы 7 («Изобретательность и нечестность: все мы фантазеры»), что благодаря креативности можно найти оправдание даже самым эгоистичным поступкам, продолжая считать себя образцом честности.

Я решил сделать две вещи. Прежде всего я провел эксперимент заново, чтобы еще раз проверить результаты, и на этот раз все прошло как надо. Затем я решил, что будет нелишним сформулировать стандарты, которые позволят исключать из эксперимента некоторых участников (например, не тестировать нетрезвых людей или тех, кто не способен понять инструкции). Правила для такого рода исключений должны быть оговорены заранее, до начала эксперимента, а не после изучения полученных данных.

Что я вынес из того случая? Когда я принял решение исключить из результатов исследования показатели пьяного человека, я искренне верил, что делаю это во имя науки: как если бы я героически сражался за чистоту данных, без которой правде не бывать. Мне не пришло в голову, что я, возможно, действую в собственных интересах; совершенно очевидно, что у меня была иная мотивация: увидеть именно те результаты, которых я ожидал. В более широком смысле я в очередной раз осознал, насколько необходимы правила, способные обезопасить нас от самих себя.

Как же поступать в тех случаях, когда возникает конфликт интересов? Большинству людей на ум приходит идея «прозрачности». Базовая предпосылка, оправдывающая эту идею, заключается в следующем: публичные разъяснения любого действия — благо для всех. Согласно этой логике, если бы профессионалы открыто рассказывали о своих побудительных мотивах клиентам, те могли бы сами оценить, в какой степени полагаться на советы экспертов (несколько предвзятые), и на основании этой оценки принимали бы более осознанные решения.