Вот это облом. Криско Расхититель Могил не думает, что я клевая девчонка.

– Тогда почему решил мне это подарить?

– Я вчера разнылся в лесу. Не хочу, чтобы ты меня за это ненавидела. Не хочу, чтобы считала меня червяком.

Поздновато для извинений.

– Мне не нужны украшения с мертвецов, – сказала я.

– Им тоже, – кивнул Криско.

Он не собирался от меня отставать. Я отошла и села за спиной у папы. Через его плечо увидела серебристое пятнышко на безоблачном небе.

– Что происходит?

И только спросила, как точка исчезла. Я и глазом моргнуть не успела.

– Воздушная разведка, – выдохнул Хатчфилд. – Наверняка.

– У нас были спутники, которые с орбиты могли прочитать время на ручных часах, – тихо сказал папа. – Если мы с нашими примитивными технологиями были способны на такое, почему они, чтобы шпионить за нами, вынуждены покидать свой корабль?

– Есть версия получше? – Хатчфилду не нравилось, когда его слова ставились под сомнение.

– Возможно, им нет до нас дела, – сказал папа. – Эти штуки могут быть устройствами для замеров того, что нельзя замерить из космоса, атмосферными зондами к примеру. Или они ищут что-то, чего нельзя обнаружить, пока не будет нейтрализовано большинство из нас.

Папа вздохнул. Мне был знаком этот вздох. Он означал, что папа готов поверить в то, во что ему не хотелось бы верить.

– Хатчфилд, все сводится к одному простому вопросу. Зачем они здесь? Не для того, чтобы высосать из нашей планеты все ресурсы. Таких планет во Вселенной предостаточно, не надо лететь за сотни световых лет. И не для того, чтобы искоренить нас, хотя они явно вынуждены уничтожить большую часть человечества. Они ведут себя как хозяин, который выгоняет задолжавшего арендатора, чтобы можно было прибраться в доме перед вселением новых жильцов. Я думаю, все это делается с целью подготовить место.

– Подготовить? Для чего подготовить?

Папа безрадостно улыбнулся:

– Для переезда.

Час до рассвета. Наш последний день в лагере. Воскресенье.

Сэмми спит рядом со мной. Малыш уютно свернулся калачиком, одну руку положил на своего медвежонка, другую мне на грудь. Пухлый детский кулачок.

Лучшая часть дня. Первые его секунды, когда ты уже не спишь, но еще не заполнена никакими эмоциями. Ты забыла, где находишься, кем была раньше и кем стала теперь. Только дыхание, биение сердца и бег крови в венах. Ты как будто снова в утробе матери. Покой пустоты.

Вот с чем я сначала перепутала тот звук. С биением собственного сердца.

Тум-тум-тум. Сначала тихо, потом громче, потом настоящий грохот, так что ты кожей чувствуешь каждый децибел. По бараку пробежал луч света. Свет стал ярче. Люди вскакивают с коек, торопливо натягивают одежду, ищут свое оружие. Свет тускнеет, снова усиливается. По полу мечутся тени, взбегают на потолок. Хатчфилд кричит, чтобы все сохраняли спокойствие. Его не слушают. Все узнали этот звук и поняли, что он означает.

Спасение!

Хатчфилд попытался загородить выход своим телом.

– Оставайтесь на месте! – кричал он. – Нам нельзя…

Его смели с дороги. Да, теперь нам все можно! Выбежав из барака во двор, мы махали вертолету. Это был «Блэк хоук». Черный вертолет на фоне предрассветного неба сделал еще один круг над лагерем. Нацеленный вниз луч прожектора слепил, но большинство из нас уже ослепло от слез. Мы прыгали, кричали, обнимались. Два человека размахивали американскими флажками. Помню, я тогда еще подумала: «Где они их раздобыли?»

Хатчфилд орал, чтобы мы вернулись в барак. Его никто не слушал. Он больше не был нашим начальником – прибыли люди от правительства.

А потом вертолет сделал последний круг и исчез так же неожиданно, как и появился. Стих рокот винтов, и все потонуло в гнетущей тишине. Мы ничего не понимали, и стало страшно. Они наверняка нас видели. Почему не приземлились?

Мы ждали, что вертолет вернется. Ждали все утро. Люди паковали свои пожитки, строили версии о том, куда нас могут переправить, какова там обстановка и сколько уже собралось выживших. «Блэк хоук»! Что еще уцелело после Первой волны? Мы мечтали об электрическом свете и горячем душе.

Никто не сомневался в том, что теперь, когда о нас узнало правительство, мы будем спасены. Помощь уже в пути.

Папа оставался папой. Он ни в чем никогда не был уверен.

– Могут и не вернуться, – сказал он.

– Не оставят же нас здесь, – сказала я. Иногда с папой надо было говорить так, будто он ровесник Сэмми. – Иначе зачем прилетали?

– Возможно, их задача – не спасение людей. Они могли искать что-то еще.

– Дрон?

Я имела в виду тот, который потерпел крушение неделей раньше. Папа кивнул.

– Но все равно теперь они знают о нас, – сказала я. – И что-нибудь предпримут.

Папа снова кивнул. С отсутствующим видом, как будто думал о чем-то другом.

– Предпримут. – Он посмотрел мне в глаза. – С этого момента не разлучайся с Сэмми. Ты поняла меня, Кэсси? Не позволяй ему отходить. Пистолет не потеряла?

Я похлопала себя по карману. Папа обнял меня одной рукой и повел к складу. Там в углу лежал кусок старого брезента, папа отбросил его в сторону, и я увидела полуавтоматическую штурмовую винтовку М-16. Именно она, когда никого больше не останется, сделается моей верной подругой.

Папа поднял винтовку и осмотрел с рассеянным видом профессора.

– Что думаешь? – шепотом спросил он.

– О винтовке? Клевая.

Папа не стал делать мне замечаний, наоборот, даже усмехнулся. Показал, как она действует, как ее держать, как целиться, как перезаряжать.

– Вот, попробуй. – И папа протянул мне винтовку.

Думаю, его приятно удивило то, как быстро я все усвоила. У меня благодаря занятиям карате была отличная координация. На уроках танца такую не приобретешь.

– Она твоя, – сказал папа, когда я попыталась вернуть ее. – Я припрятал ее для тебя.

– Почему? – спросила я.

Не то чтобы я не хотела такое оружие, но подарок папы меня немного напугал. Пока все остальные радовались, папа учил меня, как обращаться со штурмовой винтовкой.

– Знаешь, как на войне определить, кто твой враг?

Папа говорил со мной, а взгляд метался по углам склада. Я не могла понять, почему он на меня не смотрит.

– Враг – тот, кто в тебя стреляет, вот как это определяется. Не забывай об этом. – Папа кивнул в сторону винтовки. – Не носи ее постоянно. Держи поблизости, но никому не показывай. Спрячь где-нибудь, только не в бараке. Поняла?