Потом, резко поменялся в лице, подтянулся и тоном, не терпящим препирательств, отправил Кабана-Эриха «вычистить латы, промаслить ремни на доспехе, проверить древки пик, идти на плац, колоть чучело пока не посинеет» и обещал лично проследить исполнение. Потом попрощался с безымянным солдатом и ушел в неизвестном направлении по своим важным гауптманским делам.

Город и окрестные села полнились слухами. Слухи, падая на благодатную почву, обильно рождали разговоры, разговорчики, беседы и пересуды. Главные форумы городских всезнаек – рынки и церкви, где так удобно было шептаться, сидя на скамеечках во время мессы, буквально истекали любопытством и кажущейся осведомленностью.

Мнения, касательно происходящих событий, высказывались самые разные. От невероятных, до скептически осторожных. Но главное было понятно всем: армия уходит! На днях ждали приезда императора.

Император лично должен был принять присягу и провести строевой смотр. А потом – поход!

В лагере непрерывно раздавался перестук молотков, визг напильников и надфелей – это кузнецы в походных мастерских последний раз подгоняли и правили снаряжение. Туда сюда сновали гонцы, адъютанты и вестовые, которые связывали части огромного организма воедино.

Отовсюду тянулись обозы. Скрипучие телеги везли для армии провиант, боевой припас и всякие незаметные мелочи, вроде пресловутых пеньковых канатов, без которых, однако, не живет армия, и не выигрываются войны.

И деньги. Золото – кровь войны, как говорил известный флорентийский политик Николо Макиавелли. Под особым конвоем в полковые казначейства поступало золото, серебро и медь, которые на войне были так же необходимы, как пушки и алебарды.

Важность этого звонкого ручейка отлично знали и сам Карл и его испытанные полководцы. Ландскнехты – отменные воины, храбрые и верные, но и у их терпения есть предел. Если задержать жалование слишком долго, достаточно будет одного неосторожного слова и армия станет неуправляемой. Сколько раз командиры становились заложниками своих солдат?!

Однако, в этот раз все было продумано и тщательно подготовлено. Немалую помощь оказал даже сам Папа Римский Лев X, хотя, совсем недавно, Рим был злейшим врагом императора. Теперь же дипломатия Карла заставила смотреть на него, как на защитника обездоленных и борца с лютеранской ересью. И наместник апостольского престола не замедлил наполнить императорский кошелек из своих объемистых закромов.

Нельзя забывать, что Папа собирал десятину со всех приходов католической Европы, а его эмиссары бесстыдно торговали индульгенциями во всех закоулках христианской ойкумены. Служение Богу стало доходным делом и император, вполне в духе своего прагматического века, считал возможным этим доходом пользоваться.

Золото текло в жилах армии, разгоняемое могучим сердцем императорской воли. Армия начинала оживать и уходила в поход, исполняя свою историческую судьбу.

Горожане, конечно, вздохнули с облегчением. Еще бы! Не самое спокойное соседство – два десятка тысяч отпетых головорезов и живодеров под боком! Однако живодеры, помимо головной боли приносили несомненную выгоду.

Рынки выметались начисто, солдаты скупали провиант, запасаясь в дорогу. Все кабаки и таверны за месяц сделали пятилетнюю выручку, ибо армия – это население очень большого города, собранное в одном месте. Причем, в отличие от городского населения, где есть и дети и старушки и просто святоши, которым не требуется прикладываться к кружке, в армии, естественно, собирались только зрелые мужики, не обремененные моральными запретами, и которых вечно мучила жажда. Настоящий подарок для разномастных городских шинкарей.

Если в городе были оружейные лавки, а в Мюнхене они, конечно же, были, постой армии превращался в затяжной денежный ливень. Офицеры покупали себе дорогое оружие, фельдцейхмейстеры запасали снаряжение на целые полки, хитро перемигиваясь с поставщиками и отваливая им неслыханные суммы из казенных кладовых. Среди ландскнехтов, кстати, было немало вполне обеспеченных людей, так что и рядовые солдаты регулярно захаживали к оружейникам, стремясь как можно лучше подготовиться к грядущим опасностям.

Город богател, деловые колеса его вертелись все быстрее. Особенно на последних порах, когда войско снималось, и когда предпринимались последние судорожные приготовления перед походом.

И, тем не менее, горожане, начиная почтенным бургомистром и заканчивая последним кабатчиком, тихо облегченно крестились, подсчитывая барыши. Право, хорошего – понемножку и тише едешь, дальше будешь.

Солдаты приносили прибыль, но были уж очень взрывоопасным материалом. В самом деле, кто согласится размахивать факелом, стоя на пороховой бочке, даже если его озолотить? То есть, если ты не робкого десятка и вознаграждение весомо, то почему бы и нет, но только совсем не долго, ведь иначе некому будет это вознаграждение тратить. Поэтому, когда замаячил исход, весь город и окрестности его умиротворенно вздохнули.

Георг фон Фрундсберг в сопровождении своего поверенного лица, секретаря и соратника Адама Райсснера очередной раз лично объезжал лагерь, проверяя и вникая в каждую мелочь, как и положено опытному полководцу. Его интересовало все: питание в кантинах, качество ткани на солдатских палатках, смазка тележных осей, корм лошадей и волов, приписанных к артиллерийскому парку… ничего не ускользало от его выверенного глаза.

Не смотря на разгульный нрав, он был настоящим отцом солдат. Многих он знал в лицо и помнил по предыдущим походам, для каждого находил слова ободрения. Но и спрашивал строго. Особенно с офицеров. И тут не было различия между давними соратниками, друзьями и собутыльниками. Нагоняи за дурную службу сыпались на всех, одинаково с милостями за службу добрую.

Естественно вождь ландскнехтов заглянул и в оружейное хозяйство и на плац, где ему показали нового бойца из фанляйна Конрада Бемельберга. Искушенный воин только крякнул от удовольствия, глядя, как новобранец управляется с его любимым оружием – двуручным мечем.

Он похлопал его по плечу, узнал имя и даже произнес несколько одобрительных слов. После чего, неслыханное дело, подарил двуручный меч из собственной коллекции и приказал занести в ведомость на жалование доппельзольднера.[25]

В скором времени не замедлил появиться и сам император. Без всякой пышности с малым кортежем он ураганом влетел в город. Занял лучшие покои в лучшем доме, принял доклады, разобрал текущие дела и назначил строевой смотр. Который и состоялся через два дня.

Армия выстроилась на поле. Солнце вызолотило стальной панцирь бесконечной змеи броненосной конницы, заиграло на остриях пик и алебард трех огромных пехотных ежей, ласково согрело смертоносные орудийные стволы и облило светом маленькую фигурку императора, который сидел на коне, с восторгом осматривая собранную под его рукой мощь. Потом была всеобщая присяга, был салют из всех орудий, были дружные крики: mit Gott fur Keiser und Fatterland! Hoсh Keiser! И марш всей армии, грохот шагов которой был также оглушителен, как орудийные залпы. А потом, как-то незаметно, солдаты свернули лагерь, погрузились в телеги, сели на коней, взяли ноги в руки и ушли. Остался только вытоптанный луг, прогоревший дерн на местах костров, неубранный мусор, и чуть присыпанные выгребные ямы. И воцарилась тишина.