Теперь, чтобы расчистить дорогу через болото, требовался жнец. Стебли отстояли друг от друга на достаточное расстояние и не составляли препятствия. А вот зыбь под ногами стала более коварной. В одном месте Найл лишился обоих башмаков; пришлось выковыривать их из вязко чавкающей черной грязи, издающей знакомый гнилостный запах, к которому путники, кстати, так уже привыкли, что не обращали внимания.

И надо же, когда до суши было уже рукой подать, Манефон, коротко вскрикнув, вдруг провалился по пояс. Найл с Доггинзом спешно похватали его за руки и начали дружно вытягивать.

– Берегитесь! – рявкнул вдруг он.

Они обернулись. Навстречу им, мелькая среди редких стеблей тростника, неслась во всю прыть огромная орава человеко-лягушек. Доггинз, а за ним и Найл отпустили Манефону руки (тот в ту же секунду ушел обратно в темную жижу) и похватали жнецы. Доггинз пальнул первым. Голубое пламя, рванувшись, без труда прорезалось через бегущих и подпалило сзади них тростник. Удивительно, но уцелевшие как ни в чем не бывало продолжали нестись в их сторону. Найл выстрелил, целясь по ногам, и с грозной решимостью медленно повел жнецом из стороны в сторону. Ему претило губить живое, поводя смертоносным лучом, словно косой, но иного выхода не было. Создавалось впечатление, что существам этим не присущи ни страх, ни чувство самосохранения; единственная их цель – уничтожить незваных гостей – неважно, какой ценой.

Атака захлебнулась так же неожиданно, как и началась. Зыбь вся как есть была усеяна белесыми телами, в большинстве срезанными под колено (эти все еще извивались и подергивались). От других оставались лишь обугленные останки: Доггинз использовал жнец на большой мощности. В воздухе стоял удушливый запах горелой плоти. Найл опустил ствол. К горлу подкатывала тошнота. Доггинз палил навскидку до тех пор, пока не исчезли последние признаки движения. Раскаленный ствол жнеца, когда он положил его на мокрый грунт, зашипел.

Манефон к этой поре увяз по грудь. Чем отчаяннее он барахтался, тем глубже его утягивало. Найл с Доггинзом, поминутно оскальзываясь на слякоти, начали выволакивать товарища наружу. В конце концов, Найл догадался вынуть из своего мешка моток веревки, которую они пропустили Манефону под мышки. Затем начали постепенно отходить, нащупывая ногами опору понадежней; утвердившись, что есть силы потянули. Манефон помогал как мог, впиваясь в грунт пальцами. Смачно чавкнув, его тело неожиданно выпросталось из трясины; Найл же с Доггинзом, не удержавшись, опрокинулись на спину.

Минут десять они сидели неподвижно, переводя дыхание, и отстраненно наблюдали, как Манефон с насупленной сосредоточенностью соскребает с ноги слякоть пучками болотной травы. Солнце почти коснулось вершин западных холмов; пары часов не пройдет, как нависнет тьма. Но уже отсюда было видно: каких-нибудь двести метров, и начинается твердая земля.

Найл, поднявшись, начал взнуздывать себя заплечным мешком. Манефон и Доггинз неохотно последовали его примеру. Манефон оглянулся на обугленные останки человеко-лягушек.

– Дай-то Бог, чтоб такой встречи больше не повторилось.

– Типун тебе на язык, – вставил Доггинз.

Они ступали осторожно, поступью, лавируя меж загноин стоячей воды, поверхность которой покрывала изумрудно-зеленая ряска с разводами желтоватого, похожего на планктон вещества. Так, петляя, они постепенно подходили к твердой земле. Идущий впереди Манефон обернулся через плечо.

– Знаешь, чего сейчас больше всего хочется?

– Чего?

– В горячую ванну…

Доггинз смешливо фыркнул и указал на покрытую ряской загноину, которую они сейчас огибали:

– Эта подойдет?

Не успел он договорить, как зеленая ряска разорвалась и сквозь нее проглянула лягушечья образина, из тех самых. Найл хотел окрикнуть, но поздно: струйка зеленого яда прыснула Манефону прямо в глаза. Тот, громко вскрикнув, отшатнулся. Доггинз яростно взревел, вскинул жнец и выстрелил: зря. Путников тотчас обволокло шипящим облаком жгучего пара. Найл упал на колени, закрыв лицо руками; пар назойливо забирался под веки, в ноздри. На миг Найлом овладела паника и полная беспомощность. Вскоре, впрочем, клубы пара рассеялись, и появилась возможность оглядеться. Болотистая загноина, на которую они только что смотрели, исчезла. На ее месте зияла яма с жирно поблескивающим черным дном, покрытым вялой травой и зеленой плесенью. На самом дне рожей вверх валялась человеко-лягушка, разбросав конечности в стороны. Туловище взбухло и совершенно побелело; с одной из лап, обнажая кость, свободно свисала плоть. Тело моментально сварилось в водовороте кипящего пара.

Манефон, вжившись лицом в мокрую землю, выл и стонал на все голоса. Доггинз и Найл поскидывали мешки и спешно намочили все имеющиеся в наличии лоскуты. Найл (у самого щека так и горит, обожженная кожа в волдыриках) представлял, какую муку он сейчас терпит. На все их увещевания Манефон отвечал лишь протяжными стонами; стонал и тогда, когда на глаза бережно опустили влажную тряпицу. Притиснув ее к лицу, он с трудом сел, раскачиваясь взад-вперед от боли. Найлу и Доггинзу оставалось лишь беспомощно взирать на его мучения.

В конце концов, Манефон унялся, пристроившись возле небольшой лужицы, куда уткнулся лицом. Когда, спустя полчаса, он, наконец, сел, его с трудом можно было узнать, настолько набухла вокруг глаз кожа.

– Я ничего не вижу, ослеп.

Он растянулся на земле, горько, безудержно рыдая. Найл беспомощно смотрел, мысленно заклиная собственную боль жечь сильнее, чтобы не так мучила вина. К Манефону он не чувствовал ни капли презрения, только жалость, бездну жалости.

Доггинз бережно обнял товарища за плечи.

– Я понимаю, как ты мучаешься, но нам надо идти. Если мы останемся здесь, то погибнем.

Манефон, неимоверным усилием взяв себя в руки, успокоился.

– Вам придется вести меня, как маленького.

– Конечно, конечно, мы будем тебя сопровождать. Бедняга поднялся.

– Куда мне?

– Мы идем обратно, – Доггинз поглядел на Найла.

– Через болото?

– Это единственный путь. Мы должны привести его обратно к Симеону. Куда нам теперь, со слепым-то.

Доггинз в самом деле был прав. Он поглядел на солнце.

– Тогда надо спешить.

У Манефона клацали зубы: боль сменилась шоком.

– Вы уж извините, – виновато промямлил он.

– Ну, о чем ты! – трогательно сказал Доггинз. – Ты на ногах-то держаться ничего, можешь?

– Могу. Только не вижу ничего.

– На этот счет не переживай, мы за тобой присмотрим. Ну ладно, пора. Идемте.

Жнец Манефона они приторочили к мешку, а сам мешок водрузили ему же на спину. Оба делали это против желания, но иного выхода не было, иначе темп снизится вдвое.

Ступая по тропе среди тростника, Найл с удивлением почувствовал, что вся усталость куда-то схлынула. Острота положения обновила силы, подпитав энергией из скрытных резервов. Единственной заботой было добраться к стоянке до темноты. Они шли по бокам от Манефона, поддерживая его под руки – так сподручнее, чем тянуть за ладони – и двигались длинными, быстрыми шагами. Понимал и Манефон, что жизнь всех троих сейчас напрямую зависит от быстроты хода, поэтому не корил и не сетовал, когда иной раз спотыкался и падал на колени. Временами он спрашивал: