Роуэн начал осматриваться, вставая на цыпочки и вытягивая шею, пока не увидел то, что хотел.

— Я думаю, может… — начал он нерешительно. Наверное, это было глупо. Но он не хотел, чтобы они сбились с пути или чтобы над ним посмеялись.

— Говори, Роуэн, — подбодрил его Силач Джон. — Если знаешь, что делать, не время сейчас держать язык за зубами.

— Может… Может, это камни, — запинаясь, начал объяснять Роуэн и показал рукой: — Вон те камни, поменьше. Вон там. Между ними какой-то проход наподобие тропки. А на вид они…

— Точно!

Аллун взял факел из рук Марли и повел их вперед. И правда несколько камней непривычного вида, похожие на хоровод ребятишек, чуть вырисовывались в темноте. Между ними вилась сухая песчаная тропинка.

— Вот, значит, как обозначен наш путь, — довольно сказал Силач Джон и убрал компас в карман. — А теперь…

— Теперь:

Когда, дыша, склонится лик,

В глаза заглянешь напрямик, —

рассмеялся Аллун.

Он повел их по тропинке, освещая факелом путь. Оглянувшись, Роуэн увидел, как пещера пропадает в темноте. «…От вечной тьмы к спасенью путь», — вспомнил он.

Путники шли вверх, все время вверх. Теперь они были уже в самом чреве Горы. Роуэн старался не думать о том, сколько камня и земли окружает их, давит сверху, отбирает воздух и свет. Если бы они потерялись здесь, их бы ни за что не нашли. Они бродили бы в бесконечной тьме, пока не погибли, и тогда Гора стала бы их могилой. Роуэн гнал от себя эти мысли, но ему становилось все страшнее и страшнее — ныл живот, кололо сердце, трудно было дышать.

Они поднимались все выше, проходя одну пещеру за другой. Скалы, словно застывшие в камне дети, вели свою бесконечную игру по сторонам тропинки. Из-за крутого подъема путники почти не разговаривали. Молчание было густое, точно темнота. Роуэн слышал лишь треск факела, собственное дыхание, пыхтение Марли за спиной, стук башмаков Силача Джона.

— Снова пещера!

Голос Аллуна отразился от стен, которых им не было видно. Они услышали, как он прошел вперед. Свет его факела постепенно исчез.

— Лицо! — вдруг воскликнул он и повторил растерянно: — Лицо…

— Что такое, Аллун? — крикнула Марли, пробираясь вслед за ним. — Отвечай! Аллун, посвети нам! Ничего не видно!

— Лицо, — ответил он, но голос его звучал так, точно он задыхался. — Здесь. Идите сюда. Только потихоньку.

Свет факела появился снова, и они осторожно двинулись вперед. Аллун стоял перед большой расщелиной в скале. Не улыбаясь, он светил в нее факелом.

— Смотрите сами, — сказал он. — Осторожней, говорю.

Через расщелину они протиснулись в следующую пещеру. Множество желтых и белых сталактитов свисало с потолка, зато видневшийся внизу черный блестящий пол был гладким, точно стекло. Перед ними в дальнем конце пещеры возвышалась каменная стена. Из самой ее середины выступал камень. Камень этот был похож на лицо, обращенное вниз. Они разглядели очертания крупного носа, припухшие щеки, щель рта, широкие скулы. Из сверкающих глаз на пол падали лучи света.

Лучи отметят — не свернуть —

От вечной тьмы к спасенью путь…

Кто-то непонятный дышал, свистел, сопел.

— Оно дышит, — прошептала Марли. — Оно дышит, как об этом сказано в стихотворении.

— Отверстия глаз ведут на свежий воздух, наружу! — воскликнул Силач Джон. — Это мы слышим, как свищет ветер! Мы уже очень высоко. Наверное, скоро будет конец пути.

— Похоже, мой путь закончится здесь, — сказал Аллун все тем же странным голосом.

Он прижался спиной к стене пещеры и под взглядами других вдруг заскользил вниз и опустился на пол.

— Аллун, вставай! — велела ему Марли. — Что это с тобой вдруг?

— Если б знал, ни за что бы не пошел, — слабым голосом отозвался Аллун. — Да и кто мог об этом знать? Кто бы подумал, что такое вообще может быть?

Он потер глаза руками и затряс головой.

— Аллун, что это ты? Вставай! Надо идти! — сердито обратился к нему Силач Джон и, досадуя, отвернулся.

Но тут из-под его башмака вылетел камешек и упал на зеркальный черный пол. Послышался плеск, и камешек куда-то исчез. По тихой гладкой поверхности, которая раньше всем казалась твердой, пошли широкие круги.

— Это вода, — пояснил Аллун. — В пещере вода. А раз она холодная и черная и дна не видно, значит, здесь глубоко.

— Так что теперь? — нетерпеливо отозвалась Марли. — Наплевать, что она холодная, — поплывем.

— Дорогая моя, — поднял брови Аллун, — понимаешь, я плаваю как топор.

— Что? — раздался общий изумленный возглас.

— Да-да, — подтвердил Аллун, — бродники своих детей этому не учат. Вот водяные люди — те да, умеют. Они ведь, можно сказать, живут в Море, и даже руки и ноги у них с перепонками, чтобы лучше на воде держаться. Бродникам много воды ни к чему — ну разве фляжка одна.

— Но мы-то в Рине все учимся плавать! — горячо ответил Роуэн. — А учат нас на Море или на Реке.

Он вспомнил эти уроки и запнулся. Да, он научился-таки плавать. Но нельзя сказать, чтобы это занятие ему сильно нравилось. Аллун горько улыбнулся:

— Да, в Рине на это по-другому смотрят. Конечно, здесь ты должен уметь все, чтобы не считаться хилым. Даже если живешь далеко от берега, даже если до воды надо идти целый день и целую ночь, даже если плаваешь только раз в году, а то и раз за всю жизнь, все равно ты должен это уметь. А еще надо лазить по горам, бороться, бегать — да мало ли что! В Рине думают, что это очень важно.

— А как же! — воскликнула Марли. — Человек должен быть готов к любой неожиданности, что встретится ему на пути. Вот как раз тот случай, Аллун! — повернулась она к нему в отчаянии. — Ладно, в детстве тебя не научили плавать. Зря, конечно. Так почему же ты не стал учиться, когда поселился в Рине?

Аллун удивленно взглянул на нее:

— Да ты смеешься, что ли? Как будто мало надо мной издевались! Кто я был? Тощий босоногий мальчишка-бродник. Да я и понятия не имел о ваших деревенских правилах! Попробуй вытерпи насмешки других, когда тебе всего десять лет! Правда, Роуэн?

Роуэн только молча кивнул в ответ. Значит, он был прав. Значит, Аллун знал, каково ему приходится.

Марли взяла Аллуна за руку:

— Я тебя понимаю, Аллун. Но ведь можно было попросить кого-нибудь, и тебя бы научили…

Он резко возразил:

— Ничего ты не понимаешь! Что, мне надо было делать из себя шута горохового, чтобы эти драчуны под Школьным Деревом поняли, что я слабее? Втайне от всех я учиться никак не мог. В Рине всего и воды-то что речка да озерцо, из которого пьют букшахи. Получается, мне надо было барахтаться там с трехлетними малявками! Представляю, как бы потешался надо мной Эллис. — Он передернулся и состроил уморительное лицо. — Ну понятно — время шло и начинать учиться становилось все труднее, — поостыв, продолжил он. — И в один прекрасный день я стал тем, чего и представить себе невозможно: взрослым жителем Рина, который не умеет плавать. — Он улыбнулся. — Разницы, конечно, не было никакой. Не было до… до сегодняшнего дня.