Мовиндьюле было наплевать на Изменницу, но…

– Он учил Гриндала?

– О да.

– А… я что-то не припомню… я когда-нибудь видел Пиридиана?

Фэйн покачал головой.

– Он умер до твоего рождения. На самом деле, ты появился на свет исключительно из-за его смерти, потому-то я и удивлен, что ты ничего о нем не знаешь.

Мовиндьюле бросил косой взгляд на Синну в уверенности, что отец специально унижает его.

Заметив это, Лотиан снова покачал головой.

– Поверь мне, ты здесь ни при чем. Виноват я сам. Нужно было рассказать тебе раньше.

– Почему? Кто такой этот Пиридиан? – воскликнул Мовиндьюле.

– Твой брат.

Маленькое оконце в двери приоткрылось. Как в прошлый, и в позапрошлый, и в позапозапрошлый разы часовой заученно произнес: «Назови свое дело», а потом, непонятно зачем, повторил то же самое по-фрэйски.

– Я пришел, чтобы поговорить с Персефоной, – сказал Рэйт.

– Назови свое имя и изложи свое дело к госпоже кинигу.

– Мое имя тебе и так известно.

– Отказ отвечать приравнивается…

– Меня зовут Рэйт, и я разговариваю с тобой только потому, что хочу поговорить с ней.

– О чем?

– Тебя не касается.

Окошко вновь затворилось, но Рэйт не уходил. Он ждал.

Проведя в Алон-Ристе восемь месяцев, Рэйт чувствовал себя очень одиноким, хоть и жил в перенаселенном городе. Он и не предполагал прежде, что в одном месте может собраться столько людей. Сначала он винил во всем снег. По узким улочкам было не пройти, жители заперлись в своих домах, общие сходы прекратились. К весне Рэйт понял – снег тут ни при чем.

Что еще хуже, он все время мерз. Для человека, выросшего в убогой хижине, отапливаемой кизяком, высокие мраморные чертоги Риста оказались на удивление холодными. От навоза есть польза, он дает жизнь. А от камня один только холод. Зима, проведенная в Ристе, заставила Рэйта едва ли не с умилением вспоминать юность в Дьюрии. Впервые за долгое время на улице потеплело. Снег почти сошел; его можно было заметить только под мостами или в темных переулках. Вновь запели птицы, на ветвях набухли почки, из-под земли показались первые цветы. Рэйту не нравилось то, как идут дела в Алон-Ристе. Впрочем, его мнение все равно ничего не решало, ведь он оставался вождем лишь для одного человека. Точнее, для двух, если считать Малькольма, но Рэйт намеренно его не учитывал: теперь, когда бывший раб вернулся домой, в Рист, Рэйт сомневался в его преданности. Малькольм ничего особенного не говорил и не делал, однако дьюриец нутром чувствовал, что их отношения изменились.

Он прислонился к бронзовой двери, ведущей во внутренние помещения Кайпа, и тут же отшатнулся – металл слишком нагрелся от солнца. Рэйт прошел на другой конец арочного моста и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз. Высоко отсюда падать. Далеко внизу виднелись красные черепичные крыши, похожие на россыпь спелой клюквы. Взглянув на восток, Рэйт увидел каменистое нагорье и Долину Высокое Копье, где полегли его братья. На юге – Развилка, там похоронен его отец. До родной деревни рукой подать, но огромный купол закрыл Рэйту обзор, и он не смог разглядеть место, где погибли его мать и сестра. Почти со всех сторон его окружала смерть.

Вернувшись к двери, Рэйт снова постучал.

Оконце отворилось.

– Чего надо?

– Я жду.

– Тебе назначено?

– Просто скажи Персефоне, что я здесь, ясно?

– Какое ей дело до тебя?

– Я ее друг.

– И что?

– Что значит «и что»? – переспросил Рэйт.

– Ровно то и значит. Госпожа киниг очень занята. Если я не узнаю, какова цель твоего визита, я вообще не буду ей докладывать.

– Что еще за визит? Я просто хочу с ней поговорить.

– Как раз визит и есть. Хочешь узнать о безопасности Алон-Риста и поэтому отказываешься изложить мне суть дела? Если так, то я могу тебя заверить: руководство цитадели наделило меня всеми полномочиями, так что можешь смело раскрыть мне эту информацию.

Большую часть слов Рэйт не понял, хотя стражник говорил по-рхунски.

– Слушай, я просто… просто хочу поздороваться.

– Если у тебя все, то я ей передам. Для этого нет необходимости беспокоить кинига.

– А еще я хочу спросить, как у нее дела.

– А, значит визит вежливости?

– Ну… видимо, да.

– Прошу подождать.

Окошко захлопнулось.

Рэйт отошел от раскаленной двери. Интересно, внутри так же жарко? Если да, то все ясно: у стражника просто мозги спеклись.

Рэйт снова вышел на мост, но на сей раз посмотрел вверх. Кайп представлял собой массивное каменное здание такой же высоты, как и Верентенон. Внутрь вела всего одна дверь, а окон не имелось вовсе, за исключением узких бойниц на самом верху. Кайп считался наиболее защищенным местом в крепости. Тем, кто возжелает захватить его, придется пересечь мост Грэндфорд, пробить огромные ворота, миновать нижний внутренний двор, подняться на холм, а потом вступить в ближний бой на узких городских улочках. И только после всего этого атакующие смогут подобраться к самой крепости, которую защищает еще одна стена и еще одни бронзовые ворота. За ними – верхний внутренний двор с казармами, тренировочными площадками, кожевенными мастерскими, кухнями, кузницами и конюшнями. Оттуда начинается узкая крутая лестница, ведущая к Верентенону. Захватчикам придется преодолеть смертельно опасный подъем, покружить по террасам и галереям Верентенона, чтобы добраться до длинного моста, на котором стоял Рэйт. А еще дальше, позади Кайпа, за очередным мостом находится легендарный Спайрок – невероятно высокая сторожевая башня из камня и стекла, самое неприступное здание во всем Алон-Ристе. После восьми месяцев неудачных попыток Рэйту ни разу не удалось зайти дальше того места, где он стоял сейчас. Он не мог проникнуть в Кайп, не мог пройти через бронзовые ворота.

Окошко снова отворилось.

– Госпожа киниг не может тебя принять.

Прежде чем Рэйт успел вымолвить хоть слово, окошко захлопнулось. Послышался лязг металлической задвижки.

На лугу, покрытом пятнами засохшей грязи, полсотни мужчин колотили друг друга палками. Нескольким счастливчикам, проявившим способности к обучению, позволили тренироваться настоящим оружием, но большая часть воинов была вооружена деревянными мечами. Новобранцы постепенно приобретали нужные навыки: еще пару недель назад здесь слышались в основном шлепки от ударов палкой по телу, перемежаемые вскриками и проклятиями. Этим утром над тренировочным полем раздавался сухой треск дерева о дерево, изредка прерываемый торжествующими возгласами.