бездонной пучине неизвестности. Она сумела выйти из озера через несколько километров. Словно понимала, что это её последний и важный долг перед хозяином… Рассказывают, когда люди на противоположном берегу озера нашли их, лошадь ещё была жива. С точки зрения человеческой морали она совершила величайший подвиг: истекая кровью, умное животное сумело выполнить свою последнюю миссию… Люди, и стар, и млад, плакали возле лошади. Они хотели помочь животному, гладили его, обнимали, целовали глаза, но лошадь через некоторое время умерла… Они похоронили славное животное по-человечески! И ещё долго стояли у могилы лошади и плакали.

Говорят, второй сотрудник НКВД долго ещё прятался в горах. Постепенно сошёл с ума и повесился… Через двадцать лет, в середине 50-х годов, туристы нашли в горных лесах труп, одетый в военную форму. Сочли за неизвестного дезертира. В 40-е годы здесь стояла резервная армия, и примерно десять человек числилось в дезертирах.

Странным и загадочным было то, что внизу, куда упал автомобиль так и не нашли церковных ценностей. И моя бабушка была уверена, что духи гор и природа забрали их и спрятали до лучших времён…

Мне, маленькому мальчику, бабушка рассказывала, что и Священную книгу из телячьей кожи безбожники не могли уничтожить. И что эта книга улетела и тоже когда-нибудь вернётся… И священник тоже вернётся… Они все вернутся тогда, когда в мире и горах будет много доброты, и возвращение книги в горы будет означать освобождение людей от алчности, от подлости и предательства… Будет означать возвращение доброты!!!

И люди должны поставить памятник лошади, в этом поступке умного животного была сконцентрирована вселенская доброта, которой не хватает нам.

После этого случая, через три года, начались страшные преступления в нашей стране, массовые репрессии и расстрелы невинных людей, а через пять лет началась самая кровавая война в истории человечества.

В годы Великой Отечественной войны три брата бабушки, в том числе Жора, ушли на фронт, и все вернулись живыми и здоровыми. Это был редчайший случай в их районе. Несмотря на то, что у каждого была своя особая история. Один выжил под Сталинградом, другой сумел сбежать из немецкого плена, третий дошёл до Берлина. У каждого из них была своя героическая судьба, но я думаю, что на судьбу каждого оказал своё влияние вышеописанный случай. Духи гор берегли их. Возможно, это было их благодарностью.

* * *

Я несколько раз посещал новую церковь, которую построили в селе Цовагюх. Но мне всегда хочется поехать именно туда, где был старый монастырь. К сожалению, я не знаю, где находится этот разрушенный храм. Я тогда не спросил у бабушки…

И уже очень долгое время по ночам в своих мыслях и мечтах я представляю этот старинный горный монастырь. И моя душа рвётся туда.

Говорят, тот, кто ищет дорогу в храм, всегда находит её… Верю, что и я обязательно найду дорогу туда.

И этот мой поход станет исполнением обещания бабушке и осуществлением моей сокровенной мечты.

В своих мечтах я поднимаюсь по горной дороге, слушая утреннее радостное пение лесных птиц, любуясь ласкаемыми солнечными лучами макушками гор. И кажется, что все благословляют меня.

И в горном тысячелетнем краю, окружённом каменными памятниками, вековыми лесами, духами гор и великих священных мастеров, я буду молиться в монастыре под чистым небом за всех… За настоятеля… За возвращение Священной книги… За доброту…

За Вас…

Расцветают деревья. Зима

Эта песня – горчайший дымок,

Эта песня – творенья венец.

Вспомню – к горлу подступит комок…

А.С.

Артавазд Сарецян. Абхазия, г. Сухум

Родился 22 апреля 1957 года в селе Лечкопе Сухумского района Абхазской АССР. Выпускник историко-правового факультета Абхазского государственного университета. Ответственный секретарь газеты «Республика Абхазия». Член Союзов писателей и журналистов Абхазии. Автор нескольких книг на армянском языке.

Первое стихотворение опубликовано в ереванской газете «Пионер-канч».

Награжден орденом «Честь и Слава» Республики Абхазия, медалями Министерства диаспоры Армении «Уильям Сароян» и «Посол родного языка».

Эту песню часто напевал мой отец: почти каждый день, когда поздно вечером возвращался домой, уставший от изнурительной работы сперва в кроватном цехе строительного комбината, а затем и на ткацкой фабрике, где начал работать по предложению директора – нашей первой соседки тёти Зины.

Прежде чем зайти в нашу небольшую комнату, он садился на скамейку в тени яблони, широко раскинувшейся во дворе перед домом.

У отца был замечательный голос – чистый, богатый, звонкий, как кристальный источник, бьющий в дедовском саду. Удивительно, но отцовский голос никогда не уставал, никогда не тускнел…

Это было моим открытием, я даже сказал бы – изобретением, которое до сих пор никто не смог опровергнуть, да никто и не пытался это сделать: ведь все знают, что родительский голос никогда не теряет своего первоначального очарования, он даётся один раз и навсегда. Это известно всем, но каждый его открывает для себя сам и по-своему.

Художник Ольга Шарупская

Я, конечно, не знал автора песни. Я даже не думал об этом, потому что не подозревал, что песни могут иметь автора. Только одно я знал очень хорошо: это песня моего отца, это только его песня. Потому что так никто не смог бы её спеть. И это я знал точно, ведь для пущей убеждённости я несколько раз проводил свои эксперименты: представлял, как эту песню поёт кто-то другой, обладающий таким же хорошим и богатым голосом (скажем, та же тётя Лена, двоюродная сестра отца, которая пела на встрече с маршалом бронетанковых войск СССР Бабаджаняном в нашей школе: она очень хорошо пела все песни, особенно «Поднимайте бокалы за здравие армян»), и всегда приходил к невозможности этого.

Нет, эту песню мог петь только мой отец, потому что она была создана только для него. Колдовство песни и голос отца дополняли друг друга и становились гармонично целым, единым. В песне меня смущало только то, что я пока никак не мог понять: как же зимой расцветают деревья? Разве возможно такое? Но я тут же успокаивал себя, не оставляя даже тени сомнения: точно расцветают! А как же! Иначе об этом не пел бы отец.

«Наверное, я не видел, как расцветают деревья зимой. Кто знает, может быть, далеко-далеко, там, в той деревне, где навсегда осталась наша очажная колыбель, которую когда-то смастерил мой прадедушка Ованес, даже глубокой