с этим также обращают на себя внимание два обстоятельства: 1) Блоштейн имел с собой рекомендательное письмо поэта (и по совместительству зампреда Совнаркома УССР) Миколы Бажана[188], что должно было облегчить его устройство в Черновцах; 2) он и здесь не намеревался прерывать связь со своими тайными «работодателями». По прибытии (в сентябре 1944 года[189]) в Черновцы «Кант» (Блоштейн) «по своей собственной инициативе восстановил связь с НКГБ» и, как сказано в справке о нем, составленной черновицкими чекистами, вновь использовался «в разработке еврейского националистического элемента»[190].

Разработку эту «Кант» начал со своего друга Пинчевского, благо тот даже жил с ним какое-то время в одной квартире – у Блоштейнов Пинчевский вместе с семьей поселился после возвращения из эвакуации и до обретения своего жилья. Разговоры с ним дали «Канту» обильный материал для первых «черновицких» донесений и пополнили дело-формуляр Пинчевского[191], ставшее впоследствии источником для его следственного дела.

О роли Блоштейна в нем косвенным образом напоминает содержащийся в так называемом «секретном конверте» лаконичный документ:

Справка:

По сообщению 2 управления МГБ УССР за № 2/5/22423 от 28 ноября 1951 года. Блоштейна Г. Д. по оперативным соображениям допрашивать по делу Пинчевского нецелесообразно.

Ст[арший] следователь следчасти МГБ УССР

Капитан Швыдкий[192]

А далее «Кант», как и в Киеве, стал устраивать у себя встречи с представителями местной еврейской интеллигенции. Об одной такой встрече, поводом для которой послужил приезд в Черновцы киевского еврейского писателя и литературоведа Давида Бендаса (1896–1953), идет речь в его донесении от 6 июня 1948 года: «Такие встречи, – говорится в нем, – будем практиковать и чаще: это расширяет мой круг знакомств»[193]. И поскольку перед собравшимися выступили с чтением своих произведений не только гость и сам хозяин, но также и Пинчевский, у агента появилась возможность рассказать о реакции присутствующих на прочитанное последним стихотворение, посвященное Израилю, которое, как он пишет, «произвело потрясающее впечатление на большинство слушателей»[194].

Словом, и на новом месте его деятельность оказалась не менее успешна. В уже упомянутой справке (от 31 мая 1949 года) читаем: «В процессе работы с нами, “Кант” зарекомендовал себя исключительно положительно (курсив мой. – Е. М.), дает ценные, правдивые материалы о сионистском подполье и антисоветской деятельности последнего»[195]. Здесь уместно будет заметить, что в последующей справке (от 10 октября 1950 года), которая в основном дублирует предыдущую, в этом месте появляются и некоторые дополнительные (и упущенные ранее) сведения о «Канте», в частности, что он «неоднократно выезжал в маршрутные командировки в г.г. Москва, Киев»[196]. Эти сведения перекликаются с планом мероприятий по активизации агентурной разработки агентурного дела «Круг» от 9 сентября 1946 года, где сообщается, что «Кант», ранее «работавший по лицам, являющимся объектами агентурного дела Круг», ныне проживает в Черновцах, и предлагается «практиковать в дальнейшем вызовы в Киев “Канта” для разработки агентурного дела “Круг”»[197].

Практиковали и не только по этому делу… В том же 1946 году «Кант» явился главным действующим лицом намеченного черновицкими чекистами и одобренного в Киеве и Москве «мероприятия» с целью его сближения с разрабатываемым МГБ Нафтоле-Герцем Коном[198], который, помимо прочего, подозревался в намерении нелегально перебраться в Польшу[199]. По плану, скорректированному Лубянкой, «Кант» должен был отказаться от занимаемой им должности корреспондента московской газеты «Эйникайт» (органа ЕАК) в пользу Н.-Г. Кона, рассказав об этом последнему, и «таким путем войти в большое к нему доверие»[200]. Предполагалось также «осуществить <…> агентурную комбинацию с целью фотографирования националистической рукописи Серф-Кона – “Вавилонская башня”»[201].

В декабре 1950 года Лубянка известила 2-е управление МГБ УССР о возникшей в Крымской области оперативной необходимости в другой комбинации, чтобы установить связи среди националистов некоего Абрама Серчука, разрабатываемого местными чекистами и подозреваемого в сионистской деятельности. Ему собирались подставить знакомого с закордонным сионистским движением единомышленника, для чего потребовался квалифицированный агент, и Москва рекомендовала использовать в этой роли «Канта»[202]. У того не получилось тогда приехать в условленный срок в Севастополь, но были и другие командировки такого рода… К примеру, сохранился документ о выдаче ему в феврале 1953 года вознаграждения в сумме 800 рублей за участие в разработке объекта дела-формуляра «Поэт» (УМГБ Кировоградской области) и в связи с выездом во Львов…[203]

(Кстати, нечасто встречающиеся упоминания об оплате за неправедный труд – отметки об этом ставились в личном деле агента, а документ, о котором идет речь, как раз и есть извещение из Киева о необходимости сделать такую отметку, ибо дело в данном случае находилось в Черновцах, – это не только свидетельство о том, как оплачивался этот труд, но и указание на его возможную мотивацию. Во всяком случае, оно корреспондирует с подробностью, о которой счел нелишним упомянуть составитель уже цитированной справки о «Канте» (от 31 мая 1949 года). Последняя фраза в ней звучит так: «Материально обеспечен плохо. Нуждается в поддержке»[204].)

Его активность даже обернулась опасностью разоблачения. В июне 1952 года начальник управления МГБ Черновицкой области послал в Киев и Москву своего рода сигнал SOS. В его сообщении о подготовке к «реализации» дела-формуляра (что означало арест фигуранта) местного еврейского писателя и тоже бывшего корреспондента «Эйникайт» Хаима Меламуда (1907–1993) содержится напоминание, что в разработке последнего принимал участие и агент «Кант». Далее есть смысл процитировать соответствующий фрагмент документа:

При вызове в МГБ СССР с докладом начальника 2 отделения 2 отдела Управления МГБ полковника Платонова ему были даны указания при встречах с «Кантом», выяснить в какой город последний желал бы переехать в целях зашифровки его участия в разработке Меламуда и продолжения сотрудничества с нашими органами.

Агент «Кант» заявил, что с учетом наличия у него связей в кругах еврейской интеллигенции, устройства на работу и учебу жены и дочери он хотел бы переехать на постоянное жительство в гор. Ригу и просил оказать ему содействие в этом.

Поскольку «Кант» по своим личным и деловым качествам представляет ценность для органов МГБ и перспективен как агент в будущем, прошу сообщить Ваше мнение о возможности переезда «Канта» в гор. Ригу и оказания ему содействия в устройстве там[205].

Ценность Блоштейна как агента не помешала, однако, разработке его самого в том же 1952 году, основанием для чего, как видно из документов, послужили материалы о наличии у Блоштейна связи с бывшими руководителями ЕАК и сотрудничестве в его печатном