смотреть на вещи, находить слова и аргументы, понятные любому собеседнику. Передо мной стояла очень конкретная задача: чтобы из этих многочисленных интервью как можно больше людей узнали правду о происходящем. Я хотел заявить всему миру о том, чего мы хотим, чего добиваемся. Было крайне важно максимально распространить информацию, потому что в СССР, несмотря на объявленную гласность, действовала цензура: в СМИ запрещались упоминания о Карабахе, не совпадающие с официальной точкой зрения.

Помимо журналистов в Степанакерте постоянно находились представители разных народных фронтов из Прибалтики, Украины, Молдавии. Идея об обретении собственной независимости была им близка, и они воспринимали происходившее в Карабахе как репетицию будущих событий в их странах.

Встречался я и с московской армянской интеллигенцией – в те годы в разных журналах Москвы работало много армян, большинство из которых были выходцами из Карабаха. Они активно помогали нам наладить первые контакты, устраивали встречи с имеющими влияние в ЦК людьми, а позднее и с народными депутатами СССР. Огромную роль в налаживании этих контактов, особенно с депутатским корпусом, сыграл Зорий Балаян – он обладал обширными связями с писателями и политиками. В основном мы встречались с людьми из демократического крыла: с Юрием Афанасьевым[29], Галиной Старовойтовой[30], Анатолием Собчаком[31] и многими другими. С демократами было легче работать, они поддерживали нас. Мы приглашали депутатов к себе, чтобы дать им возможность увидеть все происходящее своими глазами и составить собственное мнение, и многие действительно приезжали. Мы устраивали для них встречи в коллективах, и, пообщавшись с людьми напрямую, наши гости понимали, насколько реальная картина отличается от той, которую пытались представить официальные источники.

Аркадий Вольский и его комитет

Впервые Вольского направили к нам в июле 1988 года представителем Политбюро ЦК. Уже в сентябре в Нагорном Карабахе ввели чрезвычайное положение и комендантский час, запретили проводить любые массовые мероприятия. Теперь в области постоянно присутствовали внутренние войска, численность которых, в зависимости от ситуации, колебалась от 8000–9000 до 10 000–12 000. Спустя всего несколько месяцев, в январе 1989 года, вышел указ Верховного Совета СССР о введении в НКАО режима особого управления[32]. Наши собственные местные органы – Областной совет народных депутатов и обком партии – упразднялись, а власть передавалась Комитету особого управления. Возглавил комитет Аркадий Вольский[33].

Аркадий Иванович был личностью незаурядной. Умный, с прекрасным чувством юмора, он обладал мощной харизмой и невероятным обаянием, даже шармом. Его способность выстраивать контакт с любым собеседником, мастерство убеждать самых непримиримых оппонентов не могла не восхищать. Великолепный рассказчик – как он рассказывал анекдоты, обыгрывая и привязывая их к местным особенностям!

Комитет особого управления располагался в здании бывшего обкома. Кабинет Генриха Погосяна на третьем этаже теперь занимал Вольский. Там всегда было многолюдно: Аркадий Иванович любил общение и действительно искренне стремился нормализовать обстановку, не прибегая к жестким карательным мерам. Известно его решительное выступление на внеочередной сессии Верховного Совета СССР 1 декабря 1989 года, в котором он осудил антиармянскую пропаганду на бакинском телевидении.

Мы часто с ним встречались. Будучи политиком мудрым и опытным, Вольский понимал, что без сотрудничества с людьми, влияющими на процессы в Карабахе, он не выполнит стоящую перед ним задачу – всё и всех успокоить. Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что он старался это делать с максимальной пользой для нас. Так, как он сам представлял себе эту пользу.

Работал Вольский много и энергично, постоянно проводил встречи с директорами предприятий, собирал партийно-хозяйственные активы. Не знаю, до какой степени искренне, но он делал вид, что со всеми советуется. С нами он вел себя дружелюбно, всячески демонстрируя, что желает нам добра, и в его поведении не было лицемерия, он действительно хотел, чтобы наши проблемы разрешились. Вольский хорошо разбирался в людях, умело использовал их сильные и слабые стороны, знал, как завоевать их лояльность. Его усилиями заметно улучшилось снабжение области, наши директора зачастили в Москву, чтобы напрямую договариваться с союзными ведомствами о фондах. Для командированных бронировали номера в известных гостиницах рядом с Красной площадью, и это не только повышало их самооценку, но и существенно улучшало отношение к Вольскому.

Иногда Аркадий Иванович с горящими глазами выдвигал невероятные, фантастически нереальные проекты по развитию Карабаха, что-то вроде Нью-Васюков. Призывал карабахцев предлагать свои идеи по социально-экономическому развитию области. Верил ли он в эти проекты сам, я не знаю, но энтузиазм у слушателей вызывал немалый. Иногда энтузиазм этот перехлестывал через край, да так, что даже сам Вольский диву давался. Помню, на очередной встрече Максим Мирзоян, в то время директор автобазы и один из активных участников движения, предложил выращивать в области чеснок. Мирзоян рисовал радужные картины: сыпал цифрами, сравнивал себестоимость производства с ценами на чеснок на севере СССР – словом, увлеченно доказывал, что этот товар с высокой маржинальностью совершит революцию в сельском хозяйстве области. Вольский с преувеличенным вниманием слушал его, а когда выступающий закончил, сделал паузу и с нарочитым воодушевлением сказал: «Максим, ну ты даешь!.. Аж яйца зачесались!» Мы долго смеялись. На Вольского никто не обижался.

Однажды к нам приехали японцы, изучавшие секреты долгожительства. Карабах тогда лидировал в СССР по числу долгожителей на душу населения, и у нас искренне верили, что один из секретов этого – карабахская тутовка. В наших деревнях старики привыкли начинать утро с рюмки тутовки, но при этом никто не спивался. Вольский сообщил всем, что японцы очень заинтересовались тутовкой и взяли ее с собой в Японию, чтобы изучить ее влияние на продолжительность жизни. Примерно через месяц на одной из встреч Вольский говорит, что уже получено заключение японцев о тутовке. Делает многозначительную паузу и заявляет: «Японцы уверены, что тутовка влияет на продолжительность жизни карабахцев. Если бы они ее не пили, то жили бы вдвое дольше!» Мне кажется, никаких японцев и не было, Вольский их придумал. Во всяком случае, я их не видел. Но точно знаю, что с первого же дня своего пребывания в Карабахе Аркадий Иванович пил только тутовку.

Как он умел говорить! Выступая перед аудиторией, с самой первой минуты Вольский полностью захватывал ее внимание. Его мягкий, обволакивающий, гипнотический голос завораживал слушателей: «Чтобы у вас не осталось никаких противоречий с Азербайджаном, надо на практике вывести Карабах из его подчинения. Вот мы потихонечку, не спеша, все это и сделаем – переориентируем все предприятия на Москву, переподчиним их напрямую московским министерствам и фактически получим именно то, что вам и нужно!»

Увещевания подкреплялись конкретными делами: некоторые предприятия действительно переподчинили Москве, и для того времени это оказалось благом: появились