Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У него было собственное мнение относительно нынешнего никудышного положения вещей.
Пока старик не взял себе большой стакан красного вина и не удалился в затемненную заднюю часть помещения, разговор так и не возобновлялся.
— Бедный старый недоумок, — преодолев охватившую всех подавленность, наконец произнес агент по недвижимости.
— Ага, — откликнулся лесоруб в битой каскетке.
— Вообще, по слухам, он еще боец будьте-нате.
— Пьет?
— Дешевый портвейн. Получает от Стоукса раз в неделю.
— Как печально! — промолвил владелец кинопрачечного комплекса.
— Тс-тс, — прошипел Брат Уолкер. Почему-то это прозвучало у него как «тиск-тиск».
— Да. Здорово хреново.
— После стольких лет работы в лесу; позор.
— Позор? Нет, не позор, а преступление, твою мать, простите, Брат Уолкер, но меня все это уже достало! — И еще с большей страстью, возвращаясь в тональность предшествовавшего разговора, шмякает волосатым кулаком по столу: — Настоящее преступление, твою мать! Чтобы этот старый бедняга должен был… Разве Флойд Ивенрайт уже два года не обещает нам пенсии и гарантированный ежегодный доход?
— Верно, это правда.
И они снова впрягаются в старую тему.
— Вся беда с этим городом в том, что мы не можем даже поддержать организацию, которая создана в помощь нам, — тред-юнион!
— Да, Господи, это и Флойд говорит. Он говорит, что Джонатан Бэйли Дрэгер считает, что Ваконда на несколько лет отстает от других лесных городов. И я, кстати, думаю то же самое.
— Эти ваши размышления все равно возвращают нас сами знаете к кому и ко всему их твердолобому выводку!
— Верно! Точно!
Лесоруб в каскетке снова ударяет кулаком по столу:
— Позор!
— Лично я, несмотря на всю свою любовь к Хэнку и всем его домочадцам, — Господи Иисусе, мы же выросли вместе! — считаю: что касается наших проблем, то самый главный враг — это он. Вот так я думаю.
— Аминь.
— Аминь, чтоб он провалился. — Выведенный из транса резкостью этого пожелания, Тедди вздрагивает и устремляет взгляд на собравшихся. — Пока мы его не уничтожим, у нас ничего не получится!
Тедди протирает стакан и смотрит сквозь него на грязный палец, которым потрясает владелец волосатого кулака.
— Вся беда в этом проклятом доме!
…В музыкальном автомате мигают разноцветные огоньки, он булькает и начинает жужжать. Зажигается экран. В наступившей тишине слышно лишь дыхание собравшихся. Низкое вечернее солнце отблескивает от опутанного железной проволокой пальца, ныряющего в волнах, он вращается как стрелка компаса и наконец застывает, указывая на дом. Сейчас этот грубо отесанный монолит купается в свете восходящего солнца, постепенно заполняясь шумом и гомоном готовящегося завтрака…
— Да, наверно, ты прав, Хендерсон.
— Еще бы я не был прав! Вся беда в нем, если вы хотите знать мое мнение!
Из окна кухни слышны смех, крики, проклятия. «Вставайте, ребята, быстрее! Старик, несмотря на свои болячки, уже на ногах». Соблазнительный запах жарящихся сосисок. Хэнк торжествует. Это его победа.
И, наблюдая за спорящими, прислушиваясь к их доводам, Тедди, прячась от солнца за стойкой бара, втайне уверен, что все их беды никак не связаны с экономикой, — за время их идиотских прений он среди бела дня уже заработал почти двенадцать долларов, — и уж абсолютно убежден, что нечего все валить на Стамперов. Нет, дело совсем в другом. С его компетентной точки зрения…
— Кстати, Хендерсон, ты тут вспомнил о Флойде — а я что-то уже пару дней его не вижу.
А к западу от дома в своей глинобитной хижине с постели поднимается индеанка Дженни. Она натягивает на себя полинявшее красное платье, недоумевая, кто виноват в том, что она влачит такое жалкое существование, и размышляя, удастся ли ей когда-нибудь отыскать эту проклятую медаль Святого Христофора. На Юге Джонатан Бэйли Дрэгер глядит на дорогу, прикидывая, где бы остановиться на ночь, перед тем как въехать в Орегон. На Востоке почтальон пытается расшифровать карандашные каракули в адресе трехпенсовой открытки и уже готов бросить это неблагодарное дело.
— Да, где же Ивенрайт?
— На Севере, в Портленде. Пытается раз и навсегда покончить с тем самым субъектом, о котором мы только что говорили…
Кулак сжат, палец торчит вверх. Обитатели старого дома с шумом и суетой собираются к завтраку — они еще не догадываются, что весь округ уже показывает на них пальцем и петля осуждения вот-вот затянется на их шее…
А на Севере, в Портленде, словно резиновая надувная игрушка, в своем новеньком сорокадолларовом костюме, чопорный и неумолимый, восседает Флойд Ивенрайт. Он только что закончил трудиться над кипой пожелтевших документов. Когда-то аккуратные и свежие, они лежат перед ним на столе, как куча прелых листьев, — на некоторых из них поблескивают капли пота. У Флойда всегда потеют руки, если ему приходится заниматься чем-нибудь отличным от простого физического труда. И сейчас, когда он трет ими лоб и свой красный носик, ему кажется, что это вообще не его руки. Такое ощущение, что кожа сползла и обнажились нервные окончания. Даже мозоли куда-то исчезли. Смешно. Кто бы мог подумать, что человек может испытывать такую любовь к своим мозолям? Хотя это, наверное, как привычка ходить в шипованных сапогах, — стоит раз надеть их и потом, вне зависимости от того, сколько лет ты их уже не носишь, тебе все равно будет казаться, что без них земля под ногами скользкая и ходить по ней неудобно, даже если всю оставшуюся жизнь ты проходишь в полуботинках.
Покончив с растиранием лица, Флойд закрывает глаза и некоторое время пребывает в полной неподвижности. Глаза у него устали. И спина у него устала. К черту, да он весь дьявольски устал. Но дело стоило того. Он чувствует, что произвел хорошее впечатление на клерка, а главное, он сам удовлетворен полученной информацией. Она безоговорочно доказывает, что Стамперы поставляли лес «Ваконда Пасифик». Так что не было ничего удивительного, что вся их месячная забастовка не произвела на администрацию фирмы никакого впечатления. С таким же успехом они могли продолжать хоть до посинения и не получить ничего. Пока Стампер и подобные ему будут продолжать работать! Все было даже хуже, чем он предполагал. Он
