Монахиня никуда его не запишет, но подумает, что, если бы не встретила госпожу О-Нэ – давно и накрепко, – непременно взяла бы то, что ей предложили в тот день. Дело на долгую жизнь.

1600 год, осень

Фрейлина впереди полуоборачивается, блеснув широким шрамом на виске, белым на белом – содрало кожу шлемом где-то там за морем, под крепостью Ульсан, там, где ее взяли в плен. Удачное падение, удачный шрам – если бы не он, красота девочки была бы совершенной, многие увидели бы в ней соперницу и уж точно никто не позволил бы ей выйти замуж по любви. Впрочем, нет. Мэго-химэ, принцесса Любовь, позволила бы все равно. Она такая – жена Дракона, мать его детей. А фрейлина Ямаока, кореянка, военнопленная, очень хорошо помнит, кто бросил ее отряд на гибель, кто не пришел на помощь, кто не стал выкупать «девчонку», а кто сохранил ей все, кроме свободы, да и свободу потом вернул тоже. И оружие. И право выбирать. Она и выбрала – место за левым плечом принцессы, в жизни и в смерти.

– Сегодня хорошая погода, не правда ли? – говорит монахиня. – Удивительно приятный шум дождя.

– О да, – наклоняет голову фрейлина Ямаока, – совершенно чудесная погода, все просто пропахло водой. В такие дни, сколько нас ни поджигай, не загорится.

Вы ошибаетесь, думает монахиня. Загорится. От того, что я несу вашей госпоже, загорится что угодно. В какой угодно ливень. Я обещала, что вы будете знать. Вы будете знать.

Из-за дождя сквозняк проникает даже во внутренние покои, и огонек светильника колеблется. Тени пляшут на ширмах. Женщина, сидящая у светильника, не смотрит ни на огонь, ни на тени.

– Идиоты, – цедит она сквозь зубы, – полные придурки.

Если кто-то из слуг или домочадцев слышит эти неподобающие благородной даме слова, то не обращает внимания. Привыкли. Она и покрепче может выразиться. Знают домочадцы также, что слова эти адресованы не им.

Женщина очень красива. Даже сейчас, когда выглядит не лучшим образом – она бледна, вокруг глаз синева, на висках испарина. Вот только сравнивать ее с цветком, как принято, не хочется. Разве что цветы бывают стальные.

Она не набелена и не накрашена. К чему эти ухищрения – она у себя дома.

Дом велик, и людей в нем много – родня, свойственники, воины, прислуга. Еще больше людей, если считать тех, кто поселился поблизости, кто отгородился от столицы собственной каменной стеной.

Господин тайко желал иметь в столице как можно больше заложников, в особенности заложников с севера. Вот и получил. Целый квартал, город в городе.

Если тронуть их, попытаться выковырять из-под панциря – никому мало не покажется. Покойный тайко это учитывал – и не только потому, что слышал, чем заканчиваются сказки о войнах обезьяны с крабом. Те, кто наследовал ему, могут не учесть. Об этом и думает женщина, сидящая у светильника. Кому как не ей об этом думать.

Мэго-химэ, принцесса клана Тамура, была отдана в клан Датэ двадцать лет назад, когда ей исполнилось двенадцать. Не самый ранний возраст. Ее собственная дочь, первенец, сговоренная за младшего из сыновей Иэясу, отправилась в клан Токугава, когда ей исполнилось пять. Впрочем, оно и к лучшему, что Ирохи сейчас здесь нет.

Ироха, как известно, имя мужское. Когда госпожа впервые готовилась рожать, все, разумеется, ждали появления наследника, вот и приготовили имя заранее. Но родилась девочка. А господин князь высказался в том смысле, что мальчик, девочка, какая, к каппе, разница – как решили, так и назовем. Эту историю передают в столице как очередную байку об «этих сумасшедших Датэ». Сама госпожа воспринимает ее как нечто естественное. Она многому научилась за эти двадцать лет – и обыкновения клана усвоила вполне. Это здешние могут ронять челюсти, когда женщина занимает место в государственном совете, решает политические и финансовые вопросы открыто, а не из-за ширмы, как это делается в приличном обществе. Научилась и заставила принимать окружающих. А что выражается порой с солдатской прямотой – так могут быть у благородной дамы маленькие слабости?

Во всем прочем она сейчас допускать слабостей не может. Потому что заложники Датэ и их союзники в столице – в самой сложной ситуации за эти десять лет.

Все уже знают, что произошло после битвы при Сэкигахаре. Все понимают, что в действительности еще ничего не решено. Мори Тэрумото, официальный командующий Западной коалиции, не вступая в сражение, отвел свои войска к столице. Можно спорить, что это было – предательство по отношению к Исиде Мицунари или мудрый тактический ход. Итог один: Мори здесь, в столице, и войска его в целости, а что творится в лагере Восточной коалиции, Мэго-химэ может только предполагать. С большой долей достоверности, но лишь предполагать.

Действия тех, кто засел сейчас в Осакском замке, также в области предположений. И хотя цитадель гораздо ближе к полю боя – башни из окна видны, предугадать труднее, ибо с логикой тамошние насельники не дружат. Если б в замок вернулся Исида Мицунари, положение сделалось бы куда более опасным, но по крайней мере осмысленным, открытым предвидению и игре. Но об Исиде ничего не слышно, неизвестно даже, жив ли он.

В замке люди разные, очень разные. По сведениям, даже кое-кто из заложников подтянулся, чтоб доказать свою верность дому Тоётоми. Но в отсутствие Исиды претендовать на единоличные решения будет мать наследника, госпожа Ёдогими. Ее-то в первую очередь Мэго-химэ и поминает. Тоже в мужском роде. Потому что так грубее.

Когда ей сообщают, что общества госпожи ищет дама Кодзосю, Мэго-химэ немедленно велит провести гостью к себе. Они давно не виделись, кажется, с тех пор, как дама Кодзосю переехала вместе с госпожой Кита-но-Мандокоро в храм Санбондзи. После смерти тайко его вдова жила там под защитой брата, Киноситы Иэсады. И если сейчас пришла ее доверенная дама, на то есть важная причина. Очень важная.

Монахиня привычно кланяется, принцесса столь же привычно произносит слова приветствия. Дама Ямаока занимает место у входа. Просто так, на всякий случай.

Они знакомы уже полных десять лет. После приезда принцессы в столицу дама Кодзосю взяла ее под опеку и выручала в нескольких случаях, когда природная вспыльчивость ставила Мэго-химэ на край пропасти. Тогда принцесса думала: просто старшая женщина берет под крыло молодую, так водится, и, вероятно, госпожа ее велела так сделать. Просто для того, чтоб Мэго-химэ своим лексиконом не доводила регента до удара. Только позже Мэго-химэ стало известно, какие у дамы Кодзосю дела с ее мужем. Впрочем, всех агентов князя Датэ в столице она не знает до сих пор, всех знает только сам князь. И еще, может быть, Катакура. И что за печаль? За эти годы она обзавелась своей агентурой. И способна сама пройти по краю пропасти, без того, чтоб ее хватали за край шлейфа.

– Вы получали известия от своего супруга, химэ-сама? – спрашивает монахиня после краткого обмена любезностями.

– Да, после того, когда он отбыл на юг. Сейчас он, должно быть, уже соединился с войсками Восточной коалиции.