Закончив круг, я высматривал в бинокль путь к чертовой рощице, где засели две самоходки. Два — один. Расклад не в нашу пользу. Кибалка почесывал горбатый нос и что-то прикидывал.

— Вот жизнь блядская, — наконец разродился он. — Опять под снаряды лезть.

— А ты чего хотел?

— Я бы лучше на бабу слазил.

Рафаил Гусейнов и Вася Лаборант невесело хехекнули. Под снарядами за последние дни мы побывали вдоволь. Но тогда мы воевали в составе роты, батальона, а сейчас лезем в одиночку неизвестно куда. Поэтому экипаж заметно нервничал. Два раза в наш танк попадали вскользь. Везло. Но, как известно, Бог троицу любит. Какой она окажется, эта троица?…

Давно воевавший Леня Кибалка острее других ребят чувствовал опасность. Мы думали об одном и том же. Только я молчал, а заряжающий, не выдержав, шепнул, наклонившись ко мне:

— Алексей Дмитрич, мож не надо на рожон лезть? Стрельнем десяток раз, они сами смоются. Ведь фрицы, считай, в окружении сидят.

— Ладно, посмотрим. Рафаил, когда пойдем, скорость не снижай. Команды выполнять мгновенно. Леня, заряжай бронебойный.

Удар с тыла не получился. Минометчики добросовестно выпустили все двадцать девять мин, кучерявый стрелок-радист стрелял из своего пулемета, а мы неслись по намеченному маршруту. Через березняк, поляну, потом низиной мимо хилых осин. Я даже успел два раза выстрелить, но навстречу летели тяжелые снаряды развернувшихся самоходок.

Нервов у механика-водителя хватило еще метров на сто бешеной гонки. Очередная бронебойная болванка пролетела совсем рядом, другая врезалась в землю и, кувыркаясь, ударила машину под брюхо. Встряхнуло так, будто броню проломило насквозь. Гусейнов резко повернул. Я ткнул механика сапогом в спину.

— Куда, сучонок! Выравнивай, борт пробьют.

Нас спасла осина, которая приняла на себя удар болванки, летящей со скоростью тысяча метров в секунду. Дерево не просто переломилось, а взорвалось. Верхушку подбросило вверх, а середина разлетелась веером белых щепок. Гусейнов гнал машину, ничего не видя перед собой, и я снова ногами показал направление.

— Вон туда, в овражек.

Самоходки потеряли нас из виду, но, угадывая цель, довольно точно уложили штук семь фугасов. Осколки колотили по броне, как огромное зубило. Вскрикнул Вася Легостаев. Я остановил танк метров через двести. Пахло горелой резиной, стрелок-радист, держась за лицо, мотал головой. Шлем был изодран кусочками брони, глубокая царапина пересекала скулу. В общем, пустяки.

Машине досталось тоже. Болванка оставила глубокую вмятину, скользнула по круто скошенной броне (спасибо конструктору!) и ушла рикошетом между гусениц Пройди она по верхней части лобовой брони, удар получился бы практически прямым. А это значит…

— Амбец всем бы получился, — ковырнув пальцем вмятину, объявил Кибалка. — А тебе, Рафаил, в первую очередь.

Гусейнов, бледный и молчаливый, тоже потрогал вмятину. Я влез под танк. Опасался, что прошедший под брюхом машины снаряд мог разбить колеса или гусеницы. И то и другое оказалось невредимым. Зато сорвало с креплений аварийный люк на днище. Несколько осколков от фугасных снарядов оставили зазубрины, а особенно крупный вмял корпус с правой стороны и ранил отколотым кусочком брони Васю Легостаева.

Пострадавшего быстро перевязали, подтянули полуоторванный люк и примотали его проволокой. Гусейнов предложил завести двигатель и опробовать, все ли в порядке.

— Не надо. Немного подождем, — ответил я.

Экипаж закурил. Я еще не решил, что делать дальше, и тоже смолил самокрутку. Небо немного прояснилось. На северо-восток с большой скоростью прошла шестерка немецких истребителей «Фокке-Вульф-190». Под брюхом они тащили бомбы. На одинокий танк внимания не обратили. Ярославцева в его яме-ловушке тоже не заметили. Но вслед за ними могли появиться «Юнкерсы-87», наш главный враг. Эти летят с меньшей скоростью и мимо танков не пройдут. Я связался с Ярославцевым по рации. Хоть ящик и трещал помехами, но друг друга мы кое-как слышали.

— Иван, открывай по фрицевским коробочкам навесной огонь фугасными снарядами.

Ярославцев с минуту раздумывал, потом отозвался:

— Так они же нас прикончат. Если начнем пальбу, разнесут нашу яму.

— Долго в ней не просидите. Небо проясняется, вас с воздуха первая же тройка «Юнкерсов» раздолбает. Все, выполняй.

— Есть.

— И снаряды не жалей. На том свете они не понадобятся.

— Понял. Вломим из обоих стволов.

Другого варианта я не видел. Промедлим еще — получим от начальства команду идти напролом. Хватит, мол, отсиживаться. А это — верная смерть. Не начальство, так фрицы угробят: с воздуха или какая-то отступающая часть. Конечно, ни фугасные, ни бронебойные снаряды за тысячу метров самоходки с усиленной броней не возьмут. Но если Ярославцев пристреляется, то разворошит гнездо. Фугас очень просто может порвать гусеницу или перебить осколком ствол.

Лейтенант и ребята из его взвода, обозленные гибелью товарищей, потерей машины и безнадежной отсидкой в норе, наконец получили задание по душе. Снаряды летели один за другим. Взрывы крушили деревья, поднимали фонтаны мокрой земли. Одна из самоходок открыла ответный огонь. Теперь снаряды падали с ориентиром на вспышки. Боезапас обоих танков составлял почти две сотни снарядов. Выстрелов на сто — сто двадцать я мог рассчитывать. Под шумок, на малом газу, мы сменили позицию. Прошли по низине еще метров двести пятьдесят. Если самоходки примут решение уходить, то, скорее всего, двинут в сторону от железнодорожного полотна, которое уже оседлали наши.

Сначала появился четырехосный бронеавтомобиль «Бюссинг», угловатый, с тупой скошенной мордой и пулеметом. Промчался метрах в семистах, но стрелять я не пытался. Вслед за ним должны были появиться самоходки. Я перегнал машину поближе к тому месту, откуда вывернулся «Бюссинг». Зарядили орудие подкалиберным снарядом. Для хороших друзей не жалко, хотя подкалиберные снаряды берегли до последнего.

— Ленька, смотри вовсю. Лучше из люка высунься.

Перископ командирской башенки нам разбили еще утром, а в прицел виден лишь небольшой участок. Ленька, с его не испорченным учебой зрением, различал цели не хуже бинокля.

— Едут, едут, — зашептал он, наклоняясь ко мне.

Приземистая, хорошо знакомая машина шла со скоростью километров сорок. Борт закрывал броневой экран из нескольких листов. Массивный длинный ствол, торчавший прямо из корпуса, покачивался на ходу. Эта двадцатипятитонная штуковина, высотой всего два метра, именовалась штурмовым орудием и хорошо маскировалась в любой низине. Выстрел! Лист брони прошило подкалиберной раскаленной стрелой. Еще! После нового попадания «Артштурм» задергался и остановился.

Вторая машина, развернувшись, стреляла по нам из кустарника. Короткая трехминутная дуэль со второй самоходкой закончилась ничейным результатом. И мы, и «Артштурм» находились в движении, никак не могли поймать друг друга в прицел. Самоходка дала задний ход и исчезла.