— Прошу не гневаться, барин! Нет ли нужды в жнецах?

— Есть, и даже большая, человек добрый; видать, сам бог тебя послал. Совсем поспела пшеница, жатву откладывать нельзя.

— А я, барин, сжать ее берусь.

— Как так, один?

— Уж это мое дело, барин. Берусь в скирдах ее сдать. Разве не по-хозяйски говорю?

— Как вижу, расчет у тебя на много рук.

— Много ли, мало ли, барин, сколько бог даст; лишь бы я дело сделал.

— Сколько ж ты просишь за все?

— Сколько прошу, барин? Как сдам тебе хлеб в скирдах, позволь мне столько пшеницы забрать, вместе с соломой, сколько унесу на спине с моим батраком.

— Ты что, говоришь всерьез или шутишь?

— Упаси боже, я всерьез говорю, барин.

Подумал боярин, что не в своем уме Ипате, и, чтобы отвязаться, говорит:

— Если так, человек добрый, завтра же с утра принимайся за дело. Посмотрю, каков ты работник, тогда в цене и сойдемся.

— Цена, барин, как было сказано.

— Ладно, ступай, ступай; там видно будет!

Вернулся Ипате домой, а Кирика спрашивает:

— Ну, хозяин, как с боярином уговорился?

— Да как? Взялся я хлеб в скирдах ему сдать, как ты сказал, но страх меня взял, когда прошел я вдоль поля и увидел, до чего оно велико. Трудное дело мы затеяли, вряд ли его до конца доведем. Боярин меня и вовсе за сумасшедшего посчитал. Да и не без причины, как видно. Черт его знает, как нам тут быть!

— Будь покоен, хозяин, положись на меня… — отвечает Кирика. — Прихватим-ка лучше все необходимое и отправимся нынче же вечером, чтобы рассвет нас в поле застал.

Вот пустились они оба в путь. К вечеру, как только пришли, говорит Ипате:

— Видишь, Кирика? Не шутка ведь. Сдается мне, тут нам не сдобровать!

— Хозяин, знаешь что? Ложись, отдыхай, утром поговорим.

Ипате, с заботой на сердце, прилег на траву и, будучи усталым, крепко заснул. А Кирика вмиг всю нечистую силу собрал и на работу поставил. Одни жнут, другие снопы вяжут, третьи копнят и копны дыханьем сушат, четвертые убирают и скирдуют. Чертова страда, иначе не скажешь!

Проснулся Ипате на рассвете, огляделся и обомлел: вся работа сделана. Где прежде нива была, скирда большая стоит и две поменьше на гребне холма, а Кирика словно сквозь землю провалился. Дыбом поднялись у Ипате со страху волосы на макушке, кинулся он во все стороны, ищет Кирику. Только когда увидел его спящим на верхушке скирды, опомнился немного. А тут и боярские слуги ни свет ни заря встали, в поле пришли посмотреть, как дело идет. Когда увидели, перепугались очень и — бегом к боярину. Боярин проворно с постели встал, вскочил на коня, духом одним примчался в поле — и такое чудо увидел, какого испокон веков никто не видал и не слыхал!

— Ну, барин, работа готова, — сказал Ипате. — Хорошо, что сам пожаловал, при тебе расчет получать будем.

Недолго думая, снимает Кирика веревку, которой был подпоясан, накрепко перевязывает большую скирду, на спину взваливает — и ходу. Остолбенел боярин, глядя ему вслед. Как бы не взвалил на себя Ипате остальные скирды и по миру его не пустил! Заскрипел он зубами со злости, но делать было нечего. И не зная, как быть, ласково сказал он Ипате:

— Человек добрый, вот тебе деньги взамен остального хлеба и оставь меня в покое! Не думал я, что сам черт тут замешан.

— Избави боже, барин! Христос с нами! Сгинь, сгинь! Да нет же, барин, наработались мы так, что сердце зашлось…

— Да не морочь ты меня, человече, тебе ли меня полевой работе учить? Не со вчера я пшеницу сею, имел со жнецами дело. Может, и не сам ты черт, все равно тут дело нечистое. А впрочем, что мне до вашей души! Вам ответ держать. Получай деньги, как я сказал, и ступай-ка лучше к другим, потому я и так уже здорово поплатился.

Обрадовался Ипате, взял деньги, как сторговались, и пошел за Кирикой вслед. Приходит домой, а там уже все обмолочено, свеяно, смолото; снова все успел провернуть Кирика. Тут уж и вовсе не знал Ипате, что подумать. Чуть было сам не поверил, что с чертом спутался.

— Слышь, Кирика, боярин, хоть и знатная птица, а дурака свалял. Еще он мне и деньжат дал впридачу.

— Что ж, пригодятся и деньги, хозяин. Сунь в кошелек, и молчок. Знал я, что и на расходы нам будет.

На другой день говорит Кирика:

— Ну, хозяин, верно больше не станешь спорить? Не сегодня-завтра мой срок выйдет, без меня останешься. Прежде еще куда ни шло: привык ты один обходиться, но теперь туго тебе придется, да и хозяйство у тебя стало большое. Что же ты, женишься или нет?

— Право, Кирика, не знаю, что тебе и сказать. Вроде и женился бы, подвернись мне жена подходящая. Но боязно, как бы не взять себе черта на голову: с музыкой в дом приведу, а после тыща попов не избавят; выйдет мне тогда все это боком!

— Вот, значит, чего ты боишься, хозяин? Да нет, положись на меня, такую я тебе женушку отыщу, каких больше на целом свете нет. Ибо женское сердце у меня как на ладони. Скажу, не хвалясь, что знаю я все их нутро. Ночью во тьме могу невесту тебе выбрать. Для другого не стал бы возиться, хоть бы золотом меня осыпали. Но ради тебя — дело другое. Уж очень хочу тебя человеком видеть, в ряду со всеми. Сам видишь: другие, не лучше тебя, только по этой причине нос задирают. Будто ты жену прокормить не способен!

— Мэй, Кирика, чудной ты какой-то! С ума человека сводишь своим я речами. Вот так свата нашел я себе! Не знаю, кто тебя в мой дом подослал, но, ей-богу, смышлен ты, ничего не скажешь. Временами стою и думаю, откуда у тебя сила такая? Нет-нет, да и скажу вместе с тем боярином: человек ты, черт ли, призрак ли, только дело тут не совсем чисто. Однако будь ты хоть кто, а пригодился мне крепко! Но скажи, как мне жену выбирать будешь?

— А вот как. В воскресенье пойдем с тобой в деревню на хоровод. Я с мальчишками в стороне постою, а ты в пляску вступай с девушкой, что приглянется. Я ее тоже хорошенечко разгляжу и тебе потом растолкую, какова она есть.

— Это ты, Кирика, неплохо придумал. Все-таки чертов ты хлопец, ей-богу.

— Что ж, хозяин,